За кулисами "Министерства правды" - [39]

По требованию ГПУ были изъяты также книги, повествующие о провокаторах, тайной слежке, охранке, секретных застенках в предреволюционные годы в России, — видимо, из опасения, что они могут вызвать у советского читателя ненужные и даже вредные для дела аллюзии и параллели. Была запрещена, например, книга знаменитого еще до революции разоблачителя провокаторов (Азефа, в том числе) В. Л. Бурцева «В погоне за провокаторами», подготовленная ленинградским издательством «Молодая гвардия». «У редактора тов. Слезкова, — объясняет заведующий Ленгублитом Энгель, — были большие сомнения в нужности издания этой книги. Книга все же была выпущена, так как особых причин к ее задержанию не было» (но у ГПУ они были!). Возможно, здесь сыграло роль то, что Бурцев стал эмигрантом и резко обличал большевиков в зарубежной прессе. Экземпляр конфискованной книги попал в свое время, видимо, в спецхран Российской национальной библиотеки и сейчас хранится в ней. Более печальной была участь книги «Секретные сотрудники и провокаторы», написанной известным пушкинистом и историком революционного движения П. Е. Щеголевым: ни одного экземпляра ее нет даже в указанной библиотеке: очевидно, весь тираж ее пошел под нож. Об этом сообщает и сам Энгель: «Книга представляет большой интерес. Пропущена тов. Арским в бытность его заместителем уполномоченного по ГИЗу. Задержана ГПУ в типографии из-за соображений специального характера». Под ними, очевидно, подразумевались сведения о самом механизме, технике тайного политического сыска, взятые на вооружение преемниками дореволюционных жандармских отделений. Это подтверждается фактом конфискации и уничтожения рукописи другой книги П. Е. Щеголева — «Голубые мундиры», о которой в донесении сказано: «Книга в просмотре у нас не была.

Послана ГИЗом на предмет отзыва в ГПУ и, так как дело касалось работы жандармов, после отрицательного отзыва последнего даже не набиралась». Здесь уже все названо своими именами…

И тем более вызывали гнев тайной полиции случаи, когда в публикации фигурировали не ее предшественники, а непосредственно сами сотрудники ГПУ. Особенно красочен случай запрещения 22-го номера «Врачебной газеты» за 1928 г. В объяснении Энгеля сказано по этому казусу кратко: «Описание случая болезни сексота ГПУ. Редактор тов. Кантор. Явная наша ошибка»: здесь он покаялся и не нашел сколько-нибудь подходящих объяснений такого огреха. Дело разгорелось из-за публикации в этом номере ленинградской «Врачебной газеты» (на самом деле это научный журнал, выходивший с 1901 по 1930 гг.) статьи, присланной из Курского невро-психиатрического диспансера доктором К. К. Спицыным «Алкоголизм в этиологии неврозов». В совершенно академическом тоне он рассказывает о «больном И. В. И., 37 лет, члене ВКП(б)», который поступил в больницу «в крайне депрессивном состоянии». Он жаловался на то, что не может находиться в людных местах, даже на демонстрации, «все вселяет в него непобедимый ужас», «непонятный страх»: он даже направил в партийную ячейку письмо, в котором грозился покончить с собой. «Анамнез» его таков: пить начал с 1915 г., но умеренно; однако, в 1917 г., вступив в партию и начав работать «в органах», окончательно поддался «слабости». «Как сознательный человек, — пишет в статье курский доктор, — он понимал, что позорно быть членом партии, агентом ГПУ, быть на хорошем счету и пить. Поэтому свою болезнь — хронический алкоголизм — он скрывал всеми доступными ему способами и больше всего в мире боялся разоблачения… Разоблачить его могли люди, когда И. был в открытой службе, прежде всего — начальствующие лица; с переходом в сексоты (секретные сотрудники) разоблачителями могли стать такие же сексоты, как и он сам, то есть любой гражданин». Именно поэтому он стал избегать людных мест: перронов, площадей, митингов, и демонстраций, что очень затрудняло выполнение им своих обязанностей. Заканчивается эта замечательная в своем роде история болезни весьма оптимистически: «Гражданин И., будучи весьма сметливым от природы человеком, понял суть своего заболевания, условные связи распались, и он служит вновь».

_{Не менее интересна история запрещения до выхода в свет книги Рубуса «НТУ», представленной в цензуру в феврале 1927 г. как «издание автора». О ней в «Объяснительной записке» говорилось следующее: «Отзыв благоприятный. Советский авантюрно-научный роман, идеологически вполне выдержанный. Смущает подробное описание работы органов ГПУ. ГПУ высказалось против издания романа. Роман не был выпущен». Как выяснилось, под коллективным псевдонимом «Рубус» скрывались два автора, — Лев Александрович Рубинов, бывалый человек, популярный в 20-е годы адвокат, и 25-летний тогда; студент, ставший затем известным писателем Лев Васильевич Успенский. В «Записках старого петербуржца» второй Лев рассказывает, как они пришли к мысли написать нечто вроде пародии на современные детективно-фантастические романы. Роман «НТУ» в Ленинграде так и не вышел в свет, будучи запрещенным ГПУ, но в 1928 г. харьковское издательство «Космос» осуществило издание книги Льва Рубуса «Запах лимона». В ней повествуется об изобретении в Советской России нового вещества — «революционита», неисчерпаемого источника энергии, о борьбе сотрудников ГПУ с английскими шпионами, пытающимися овладеть этим секретом, и т. д. Хотя рукописи запрещенного романа «НТУ» найти не удалось, можно, тем не менее, говорить об идентичности его роману «Запах лимона». В нем, в частности, «НТУ» расшифровывается как «Нефть. Транспорт. Уголь»; кроме того, это инициалы главного чекиста-разведчика Николая Трофимовича Утлина. Ясно, что встретив затруднения в ленинградской цензуре, авторы, изменив название, послали рукопись романа в Харьков. Тамошние чекисты и цензоры оказались не столь бдительны, да и в тексте романа трудно найти что-либо «криминальное». Ленинградское же ГПУ должно быть смутил некоторый юмористический, пародийный оттенок в описании битвы двух шпионов. Такая проделка могла еще состояться в конце 20-х годов, когда требования цензуры и политической полиции не были столь тотальны и единообразны, как в наступившие 30-е.}