За колымским перевалом - [14]

Донсков пожал плечами и, наконец догадавшись, повернулся к Пеньковскому:

— Вадим Донатович, объясните…

— Меня не спрашивают, — отрезал Пеньковский, старательно закрывая коробочку. Погладил крышку ладонью, положил в карман.

— Не валяйте дурака! — возмутился Донсков.

— Ясно! — директор крепко потер затылок, — Главный геолог не ведает, что у него делается на разведучастке. Почему я не знаю, что там заложили линию?

— С каких пор геологи обязаны докладывать о каждом шурфе директору? — съязвил Пеньковский.

— Все-таки сделал по-своему! — воскликнул Донсков. — Снова полез в эту долину искать свои злополучные погребенные россыпи.

— Я лишь предполагаю, что там погребено древнее русло реки. Именно по этому руслу вода сносила и откладывала золото. Я хочу доказать…

— Тихо! Теоретики! — прикрикнул директор. — Пока вы будете вести ваши научные споры, меня вышвырнут с работы за провал плана.

— Золото не сносится водой! — Донсков закашлялся от напряжения. — Так может говорить только профан в геологии! Россыпи формируются на месте разрушения коренных месторождений.

Жарченко поднял голову и повернулся к Пеньковскому.

— Быть прииску или не быть — вот что означает для нас с вами выполнение плана. Мы должны как можно быстрее войти в суточный график и ритмично добывать золото. Для этого мне нужен надежный резерв, — Жарченко вцепился пальцами в рыхлое плечо Донскова. — Мне нужен ключ! Один, но хороший! По тридцать граммов с куба, и не меньше!

— К сожалению, Петр Савельевич, это мечта! Подобных месторождений на Теньке давно уже нет.

Не отпуская плеча Донскова, Жарченко оглянулся на Пеньковского.

— Вы будете подпевать своему главному или как?

— У нас разный подход к категоричным оценкам.

— А ну выкладывай, старче.

Пеньковский привык к грубому тону директора, но он хорошо изучил его характер, знал, что директор поддержит любое предложение, касающееся золота, даже с крохотной надеждой на положительный исход. И сейчас старый геолог уловил в голосе директора знакомую заинтересованность.

— Ниже Бойца в долине речки Эльгенья промывальщик намыл обильные знаки.

— Чепуха! — как можно равнодушнее проговорил Донсков. — Там нет золота.

— Говоришь, знаки? Обильные? Как же они могли тут объявиться? — Жарченко пристально рассматривал карту.

— Либо знаки принесены водами ручья Боец. Либо…

— Что вы морочите голову? — Донсков уже не мог сдержать волнения, присел на корточки и ладонью прикрыл карту. — Здесь не может быть золота. Тут нет гранитных массивов.

— А знаки?

— Они могли появиться как результат деятельности ледников.

Если бы не явная нервозность в голосе Донскова, Жарченко мог бы согласиться с его доводами. Он резко отодвинул ладонь Донскова и настороженно посмотрел поочередно на геологов.

Пеньковский был тоже взволнован, но Жарченко отнес это на счет неприязни между ними, которую не скрывали оба. Жарченко не знал, что эти знаки золота намыл промывальщик Донскова, который, не успев выбраться, зазимовал в устье ключа Боец. Когда Донсков сообщил о находке Лисянскому, тот уже направил в главк обширную записку о зональном размещении золота на Теньке. Золото, обнаруженное Донсковым, не попадало ни в одну из зон. Лисянский долго раздумывал, изучающе рассматривал молодого геолога, затем, веско чеканя каждое слово, произнес: «Составьте мне записку. Я почитаю. Пока не советую вам распространяться о находке. Тем более что попали вы в ту долину случайно». Донсков все понял и промолчал. И за понятливость Лисянский поручил ему подготовить обоснования по одному из разделов своей гипотезы…

— А почему ты так уверенно говоришь? Ты был в тех местах? — спросил Жарченко.

Рука Пеньковского ухватила кусочек сахару из коробки, замерла. Что скажет Донсков?

— Нет, — отрезал Донсков и тут же поспешно проговорил — Но я хорошо знаю бассейн соседней речки Кобок. Я там работал два сезона.

— Вы не назвали главного довода, геолог Донсков, — Пеньковский выплюнул сахар и вытер ладонью сладкую слюну, повисшую на куртке. — Долины рек Кобок и Эльгенья размещены за пределами золотоносного пояса, в великой мертвой зоне.

— Именно мертвая, — Донсков фыркнул и, набычив голову, поверх очков глянул на Пеньковского. — Никаких россыпей там ни на поверхности земли, ни ваших погребенных тем более, нет! Не было! И не будет.

— Опять дискуссия! — Жарченко сунул карту в руки Пеньковского. — Ну помощнички! Ну работнички! Прииск на ладан дышит. Директор прииска, как гончая, мотается по тайге за каждым пудом золота.

На ключе Боец обильные знаки. Вот бы ухватиться! А они ухватились… за подол разведки Лисянского. Да у Лисянского что ни геолог, то академик. Не успевают теории разрабатывать. Им сам бог велит экспериментировать, искать русла рек. Древних. Доисторических. А здесь прииск. Мы должны мыть и сдавать в кассу золото. Каждый день. Пока морозы не скуют льдом речки.

Жарченко выдохся, замолчал. Достал трубку, стал набивать табаком.

— Вы закончили, Петр Савельевич? — спросил Пеньковский и несколько раз одернул старую брезентовку. — Позвольте мне сказать.

— Нет, — отрезал Жарченко. — Ты уже все сказал своим самовольничанием!

— Вы же директор прииска, а не дневальный в бараке! — неожиданно визгливо выкрикнул старый геолог. — Как вы смеете думать только о сегодняшнем Дне? Мыть, видите ли, нечего! Иссякли!