За грибами в Лондон - [10]

– А напиток? Что за напиток мы будем пить? – уже почти капризно осведомился я.

– Сейчас… попробуй угадать! – оживленно потирая руки, проговорил Гага.

Тут, кланяясь, вышли из сумрака сразу три таиландца, поставили фарфоровую горелку с тихим, чуть вздрагивающим пламенем над ней, много баночек, видимо, с разными соусами, потом бадью с торчащими из нее палочками. Я схватил одну из палочек, поднял ее – с нее, как тонкий полупрозрачный флажок, свисал ломтик мяса.

– Ну тут разные экзотические виды мяса… ну там, лань, гималайский медведь, ягнятина… все! – Он нетерпеливо махнул рукой. – Осторожно подогреваешь на пламени, потом в какой-нибудь соус – и ешь!

– В сыром виде?

– Конечно! – Гага небрежно пожал плечом.

– Изобрази!

Он изобразил. Я последовал его примеру. Жжет!

– С-с-с! Отлично! – просасывая через рот охлаждающий воздух, проговорил я.

Потом таиландец поставил на стол графинчик с золотыми птицами. Мы торопливо налили по рюмке и выпили: я выпил зажмурясь, сосредоточившись, дегустируя.

– Ну? – спросил Гага.

– Грушевка! – воскликнул я.

Точно такой грушевый самогон я пил две недели назад на Кубани.

– Да, точно… грушевая водка! – несколько шокированный моей осведомленностью, признался Гага.

– Но отличная штука… какой аромат! – Я зажмурился. – Ну и, ясное дело, качество значительно выше, чем у нас!

Так уж и быть, порадую друга! Удовлетворенный высокой оценкой таиландской грушевки, Гага налил по второй. Потом появился Володя – плотный, слегка прихрамывающий, с черными усиками. Приподнявшись, я тряхнул ему руку. Лицо его показалось мне знакомо… но, наверное, в основном теми неуловимыми отличиями, которыми отмечается лицо всякого нашего соотечественника, оказавшегося на чужбине.

Наш разговор с Гагой к тому времени уже кипел, продвигался вперед странными рывками, характерными, впрочем, для нашего общения и на родине.

– Давай… Баптисты!.. Какая рифма?!

– Баб тискать!

– Точно! – Мы радостно хохотали.

– Давно не виделись-то? – поинтересовался Володя.

– Четыре года! – сказал Гага. – Думали – все! И тут – на тебе! Перестройка! И этот тип тут как тут! Приехал меня спаивать!

– Ну давай… чтобы еще не видеться лет пять! – предложил я, и мы радостно чокнулись.

– Как приятно наконец наблюдать родную ахинею! – сказал Володя.

– Да, тут мы – абсолютные чемпионы! – сообщил Гага.

И действительно, ахинея удалась! После таиландского ресторана, где Гага безуспешно пытался склеить таиландку с маленькой балалаечкой, мы оказались в итальянском ресторане, потом – в испанском, где поели паэльи и где я поимел от Гаги скандал за неправильное пользование зубочисткой и где потом – под ритмичные хлопки Вовы – мы исполняли огненный танец фламенко. Потом, уже без Володи, были в каком-то изысканном пристанище местной богемы, оформленном каким-то моднейшим дизайнером в виде заброшенного цеха: неструганые скамейки, мятые вентиляционные трубы из светлого кровельного железа, оборванные завсегдатаи, одетые почему-то почти по-зимнему. Наконец мы были в состоянии полного счастья, полностью духовно слились… Ритмично рубя ладошками и радостно опережая друг друга: «Я знаю лучше!» – выкрикивали наше общее юношеское ненормативное (назовем это так) стихотворение… Все теперь у нас было разное, лишь хрупкие воспоминания юности объединяли нас: эти дурацкие наши стихи знали на всей планете лишь мы вдвоем:

Пока не стар,

Идешь ты в бар,

Подобно человеку,

И смотришь на живой товар

По выбитому чеку.

Но ждет тебя здесь не любовь

(Иронию прости нам!):

Тут бьют тебя и в глаз, и в бровь

Мингрелец с осетином.

И вот, сдержав протяжный стон,

Не жив, но и не помер,

Ты ищешь в будке телефон

И набираешь номер!

К тебе на помощь мчится друг,

Уже втолкнувший в тачку

Почти без скручивания рук

Безумную гордячку.

И если не напьешься в пласт

И будет все в порядке —

Она тебе, возможно, даст

Свои погладить прядки.

И, лежа на ее груди

И локоном играя,

Ты Музе скажешь вдруг: «Гляди!

Сестра твоя родная!»

Закончив чтение одновременно, мы с Гагой глянули друг на друга и радостно захохотали.

По случаю весьма позднего нашего появления Ренатушка встретила нас в прихожей бледная, скорбно прижав руки к груди… И, естественно, поутру довольно чопорно с нами обращалась – сухо кивнула и прошла в ванную. Гага, повернув голову, посмотрел ей вслед. Судя по добродушно оттопыренной нижней губе и блеску глаз, он был доволен, что гулянье, редкое в его теперешней жизни, блистательно удалось.

Ренатушка вышла из ванной уже причесанная, свежая, подтянутая, как и положено молодой немке.

– Я все понимаю, Игор, – заговорила она. – Но скажи мне, зачем ты взял сумку с получкой – ведь ты же знал, что напьешься и потеряешь ее!

«Ну, во-первых, там была уже не вся получка…» – подумал я.

– Но ты же прекрасно знаешь, Рената, – слегка передразнивая занудливость ее тона, произнес Гага, – что сумку вернут: сколько раз я напивался и терял ее – и каждый раз приносили!

– Но зачем тебе нужно столько раз напрягать нашу социальную систему, вновь и вновь проверять ее честность! – взволнованно проговорила она.

– Но мне кажется, это ей приятно! – вступил я.

Гага мне подмигнул.

– Ну что ты, Валера, тепер хочешь на завтрак? – уже весело и дружелюбно (вот жена!) обратилась ко мне Рената.