За далью непогоды - [90]
Ночь едва развиднелась, барахсанские огни в редких балках по взгорью казались не ярче бледнеющих звезд, но и по этим огням можно было судить, что наступило утро — кто готовился к празднику, кто собирался в смену, хотя на ударной вахте стоять будут не многие — всего-то человек двести.
Грузной походкой находившегося за ночь человека шел Силин к горлу прорана. Коростылев, поеживаясь от холода, поспевал за ним. Вот остановились у кромки обрыва, — сизоватый пар волочился над рекой, с привычным приплеском шлепали волны о скалистый берег, но временами чудились странные, непривычные шорохи, похожие на треск листвы под ногами, — они насторожили Василия. Еще не увидев, но уже догадываясь, откуда идет треск, не веря жуткой догадке, он чувствовал, как обвыкаются с темнотой глаза и одновременно мурашки поднимаются по спине. Ему не почудилось — по Аниве шел лед…
— Силыч!.. — только и продохнул он, как хлип, хотел, видно, выругаться, а махнул рукой и побежал, спотыкаясь сапогами о скользкие камни, к мосту, где стояла под прожектором водомерная рейка.
Шуга подкралась неожиданно.
Обычно после первых заморозков, отжимающих лед по заводям и на плесах, Анива еще целую неделю, а то и две бушевала стылой водой. Дни эти, когда осень переходила в зиму, перемежались оттепелями, налетал ветер, ломал льдистую корку. Лишь тяжелый лед проседал в эту пору даже в безветрие. Он обламывался по стремительно мелеющим руслам ручьев, речек, — ведь межень в Заполярье самая низкая осенью, однако держится недолго, и шуга сходила уже вслед за отступающим паводком. В Барахсане ее ожидали не раньше чем через неделю, а к тому времени перемычка должна закрыть Аниву, и избыток воды пойдет в отводной туннель.
Басов строго предупреждал дежурных, чтобы в случае спада воды первым делом включали сирену, освещение обоих банкетов и, не ожидая никакого начальства, начинали перекрытие. Действовать по плану и без промедления! Поднятый по тревоге отряд перекрытия буквально через минуту начнет штурм. Дежурные самосвалы с вечера выведены на линейку готовности. Раздастся сирена — и они, груженные глыбами гранита, бетона, помчатся к прорану. Тогда уже рев моторов поднимет поселок. Не снижая скорости, машины пройдут мимо вагончика и, развернувшись на банкете, поднимут кузова, опрокидывая в реку груз долгожданных надежд. И уж только потом, когда уляжется суматоха, скажут, кто зевнул…
Подбежав к мосту, Коростылев увидел, что рейка стоит на месте. Он перевел дух. Синие деления на ней сливались в полоску, пока он не протер глаза. Да и то не сразу определил, поднялась вода или опускается. Мешала разглядеть льдина, терлась о рейку, как лошадь о коновязь. Коростылев раздраженно пнул ее сапогом, чуть не слетев в воду. Но когда думать об этом!.. Присел на корточки и глядит — глазам не верит: на пять сантиметров убыло. Вот чудеса в решете!.. Разыграл, значит, Силин, мо-ло-дец…
И, не зная, обрадован сильно или огорчен, он сел прямо на мокрые валуны, затянулся. Шаги Силина ближе. Вася втянул голову в плечи. Молчат, два дурака, друг на друга злятся.
С моста окликнул их кто-то, они не расслышали и не отозвались. Наверху, наверно, подумали, что мешает шум Порога.
— А крупные крыги, не иначе, как с Верхнего озера, — спокойно сказал Силин. — Вода села. А кабы с прибытком шла, тут бы каша сейчас, не протолкнулся б, да?!
— Прости, Силыч, — признался Коростылев, — я думал, ты совсем рехнулся… А это я!..
— Дурень ты, Васька, хоть и ученый. Позвонил бы на станцию, — рассуждал Силин, — гидрометслужба понадежней нашей с тобой, давно б сказали, ежели что, а то запрыгал… Пошли обратно!
Коростылев поднялся.
— Надо ведь Басову сообщить? Будить жалко.
— Хватился!.. Ты в журнал-то запиши, а то вон он с мостика-то воротится, так ты и это не успеешь!.. Да будь там что — ему бы первому уже сообщили! Ленка его глаз небось не сомкнула…
По освещенному пролету моста удалялся Басов. Развевалась за ним черная плащ-палатка. По ней да еще по широкополой шляпе ни с кем другим спутать Басова было нельзя. Кто его знает, давно ли он там появился… Уходил на левую сторону, — значит, на правой все спокойно. Густые предутренние сумерки и туман скрыли его, лишь полы плаща блеснули призрачно и пропали. Что-то необычное и тревожное было в его задумчивой походке и в печальном его одиночестве на пустынном ночном мосту.
— Крикнуть ему?!
— Да ты что? — осадил Гаврила Пантелеймонович. — Вот дети! Дайте человеку одному побыть!..
Слова не говоря, Силин зацапал Коростылева под руку, потащил к вагону.
Коростылев через несколько шагов поотстал от Гаврилы Пантелеймоновича, замешкался, прислушиваясь к скатывающейся с горы песне, к тонкому, дрожащему, как у ранней птички, голосу Любки Евдокимовой… Видно молодежь, уточняет Силин, табором повалила с клуба. Катится клубок смеха и визга с горы, вдруг будто остановится на минуту, и звонкая Любкина частушка ласточкой вырвется вниз, к Аниве:
«Да что это она?! — подумал оторопело Коростылев. — Зачем же это так, на всю Аниву? Можно ли, Люба?!»
В эту книгу писателя Вячеслава Горбачева вошли его повести, посвященные молодежи. В какие бы трудные ситуации ни попадали герои книги, им присущи принципиальность, светлая вера в людей, в товарищество, в правду. Молодым людям, будь то Сергей Горобец и Алик Синько из повести «Испытание на молодость» или Любка — еще подросток — из повести, давшей название сборнику, не просто и не легко живется на земле, потому что жизнь для них только начинается, и начало это ознаменовано их первыми самостоятельными решениями, выбором между малодушием и стойкостью, между бесчестием и честью. Доверительный разговор автора с читателем, точность и ненавязчивость психологических решений позволяют писателю создать интересные, запоминающиеся образы.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.