За далью непогоды - [84]

— Конопля с тебя первого мерку сымет, — отмахнулся тот.

Поскрипели зубами, разъехались, пошли друг на друга в лоб, на таран. А Бородуля пустой — ни железяки в кузове, ничего. Если влепится в прицеп — крышка! Ну, зато и маневренности у него больше, чем у Сереги с прицепом. Метров за двадцать пять — тридцать взял он вправо, чтобы Халдей видел, какой бок ему подставлять, и Халдей заглотнул — повел трактор левее; ну, тут Бородуля руль дернул и саданул его краем бампера, крылом, колесом, уже теперь и не разберешь — чем, под передок сбоку. Как под дых дал — колесник только трубой хряпнул и закувыркался к Глашкиной калитке, а тележка прицепа юзом поперек дороги, да уж Леха со своей машиной отпрыгнул, запахался в песок возле самого крылечка, перед Коноплей. Дед рот разинул, но валенки успел на порожек подобрать. Покачал головой.

— Чисто ты его, прямо на лопатки… Ну, Глашка, кино нам с тобой бесплатная!.. Ты смотришь, девка?!

Халдей уже вылез, выбитые зубы выплевывает, синими белками, как яблоками, ворочает. Чего-то шамкает, шамкает, а выговорить не может. Глашка возле него. Алексей спрашивает Серегу:

— Цел?

Тот мычит, руками показывает: давай трактор поставим…

— Он же пошутил! — Глашка на Бородулина с кулаками. — А я еще хотела за тебя выйти…

— За шутника теперь выходи! — отрезал Бородулин. — Я б человека мог убить и сам загремел, а ты рот разевала.

— А чего ж мне, грудью было лечь?!

— Любила б — и легла!

— Сами вы два дурака. Я думала, они шуткуют, а они…

— Все, Глаша, — потише повторил Алексей, перекидывая петлю троса через колесо на ось трактора, — отвернула моя дорожка от твоей калитки, да и не сама ли говорила вчерась, что на тракторе надежнее. Вот и получай!.. А ты ее к кабинке близко не подпускай, — жалил он словами и ее, и Сергея, — вози в прицепе! Такой груз тебе заместо любого противовеса будет…

Он и сам не знал, откуда взялось столько злости. Глафира ему нравилась, не думал, что запросто так уступит Халдею, а сейчас пинал ее словами, как сапожищами, и было не жаль. А Халдея жалел — мужик рисковый, пропадет за Глашкой… И подумал тогда о себе: «Мне такая нужна, чтобы в огонь и в воду шла, а эта так всю жизнь и простоит возле калитки, рот разиня…»

Кроме Глашки подходящей женщины для него в Грязях не было — все мелкота, пацанки, единственная надежда оставалась на неожиданные перемены. Перемены шли с новой грейдерной дорогой из райцентра, засыпанной щебенкой. Как стало по чем ездить, так председатели обзавелись «Волгами», и бородулинское искусство не то чтобы померкло, а предложили ему другую стезю — вози, мол, председателя. Ясно зачем: на всех гонках Леха и тут первый. Попробовал, через раз бросил — не то все. Уехать бы. Но из деревни если снялся кто, то, считай, навсегда, а города Леха побаивался. Ожидал, что заберут в армию — каждым годом откладывали призыв с весны на осень, пока военком не сказал наконец, что Леху, видно, так и не заберут по малограмотности, да и года вышли. В армии-де сплошная электроника, высшая нейрохирургия, а у тебя что?! Семилетка, и та сельская…

Обидно было и за Глашку: та за Халдеем уже, а все клепает на него. Давануть ее на гумне, что ли, чтоб не крякала?! Но как подумал, противно стало. Собрал тогда нужные справки, поехал в райцентр. Работа была, заработка не было. А то он как-то на базаре столкнулся с Коноплей. Шел со своим побитым чемоданчиком, дед и хвать его за полу:

— Ну ты куды ж теперь, милый?! В Грязи или подале куда лыжи навострил?

— На Кубу я, дед, — сбрехнул Бородулин.

— На Ку-убу?! — изумился тот. — Да что так далеко?

— Сахар возить — камыш ихний, сладкий, тростником называется. А то гниет на болотах, возить некому.

— И надолго это?

— Да пока года на три. Его ж зараз не перевозишь…

— Значит, — подбил бабки Конопля, — обратно на «Волге» прикатишь…

— Там много машин, разные, — пожал плечами Алексей. Что толку говорить с человеком, не понимающим в машинах, и он нехотя, как о чем-то давно решенном, процедил сквозь зубы: — На какой-нибудь прикачу…

И этой небрежностью окончательно убедил старика. Тому уже не терпится убраться поскорее с базара в Грязи, удивить всех новостью. Но чтобы Конопля да не дал дельного совета?! Как бы не так!

— Ты, Леха, — сказал он, — машину выбирай с умом. Ту возьми, с пуленепробиваемыми стеклами, знаешь, стекла с кулак толщиной! Во нос-то утрешь председателю, а то мимо идет — шапку не снимет, боится, черт, голова отломится. А шея как у борова…

— Ладно! — Алексей хлопнул Коноплю по жиденькой спине: — Ну, пока, дед, спешу…

Бреховый разговор с Коноплей был до того нелеп, что чем больше думал о нем Бородулин, смеясь и удивляясь себе, как ловко разыграл старика, то и самому стало казаться все это не таким уж и невозможным. В областном центре он сунулся было к вербовщику со своей Кубой, нужны же, мол, там шоферы, но тот милицией пригрозил. Леха успел, однако, прослышать про Барахсан, разузнал поточнее адрес и пошел на Аниву самоходом, решив по своей прямой крестьянской логике, что там, где деньги, там для него и Куба. Вот прикатит назад на голубом «мерседесе»…

Он не был прирожденным строителем, тем более гидростроителем, и в мыслях не связывал дальнейшую свою судьбу со стройками, плотинами, переездами с места на место. Но каким-то чутьем знал о себе, что загинет, если не пустит корень, не осядет на одном месте, а где это будет, когда — видно, срок еще не пришел решить твердо. Пока силы, пока молод, явился на Север показать себя здесь, чтобы помнило Бородулина кочевое и часто расхристанное, разношерстное племя сезонников, которое кидалось из котлована в котлован, с просеки на просеку, гатило болота, прорубало в скалах туннели, укладывало бетон, отсыпало дороги и насыпи, нередко взваливая на себя самую черную и неблагодарную работу.