За далью непогоды - [77]

Войдя, Бородулин весело посмотрел на Снегирева, и растерянное изумление было в его голосе:

— Не то бог местный пожаловал на пирушку, не то чукча!.. Твердит, как заведенный: «О, лёса советы, лёса советы…» А оленей, — продолжал он недоуменно, — почему-то к моей машине привязал, к передку… — И, осуждая, покачал головой. — Никто по-местному не кумекает?

— Я! — подскочил Червоненко. — Могу хоть с марсианского перевести… Если, конечно, по-русски говорить будут.

— Иди ты со своим Марсом! Может, татарчонок?!

Ромка глупо улыбался.

У Снегирева, когда Бородулин повторил со знакомой интонацией: «Лёса советы, лёса советы», как от чего-то давнего, дорогого, сладко кольнуло сердце.

— Правда?! — спросил он.

— Вот Фома, когда ты мне верить станешь?!

— Это Вантуляку, хозяин тундры… — И вскочил, отыскивая шапку, куда-то запропастившуюся.

Упрямый Червоненко, не поддаваясь розыгрышу, прятал шапку за спиной, сам спрашивал:

— Хозяин с бубенцами, шаман, что ли?!

— Сам ты шаман! — улыбнулся Снегирев, заметив наконец, где шапка.

А с улицы как-то неуверенно поскреблись в дверь. Ребята примолкли, но кто-то уже втискивался внутрь с облаком морозного пара, вполне похожий на человека, — приземистый, о двух ногах, руки в растопырку, одет не в тулуп, не в шубу — вроде как медвежья шкура была на нем, а лицо укутано пышным меховым капюшоном заиндевелым. Быстро оттаяли и засверкали бруснично первые капли, и стали видны веселые раскосые глаза гостя. Он радостно кивал во все стороны, степенно кланялся, приговаривал:

— Лёса советы, о, лёса советы, барахсан, барахсан!..

— Вантуляку, ты?! — подошел к старику Снегирев и протянул ему обе руки.

— Однако, я, Вантуляку, — улыбнулся нганасан. — А ты кто?!

— Не узнаешь?! А Барахсан помнишь? Аниву. Порог?! Лёса Басов помнишь?! Анка помнишь?! — невольно сбился он на назывную речь, чтобы быть понятным старику. — Я — Витя, Снегирев — десант, десант! — кричал он в лицо старику, а сам распахивал на груди тулуп, будто только это и мешало старику узнать его.

Вантуляку согласно кивал, улыбался. Послушно дал обступившим его парням стянуть с себя парку и, не упуская из виду Снегирева, вполголоса, словно про себя, повторял за ним:

— Лёса Басов помню, лёса Анка помню, лёса Анива тоже помню и десанта помню… Однако ты!.. — Он ткнул пальцем в Снегирева. — Зачем кричать, зачем пугать тундра, я тебя и так помню… Ты цок-цок — кино! — И неожиданно с уморительной точностью принял позу Снегирева с фотоаппаратом в руках. — Ты — Витя, так, однако, да?!

— Та-ак! — обрадовался Виктор и объяснил всем: — Мы с ним с первого десанта знакомы… Он тогда название нам подарил, городу… А когда фотографировался с нами, все говорил: «Кино, кино…»

Вантуляку уже посадили за стол. Не перебивая рассказчика, он отламывал от ломтя хлеба щепотками мякиш, пробовал мороженую телятину и колбасный фарш, поглаживал поллитровую алюминиевую кружку с дымящимся чаем, которую спроворил Червоненко. Он все пробовал, но словно стеснялся или ждал чего-то, не начинал есть и, поняв наконец, что гостеприимным хозяевам подсказать надо, громко втянул в себя винный воздух, сердито обрушился на Снегирева:

— Давай кино, Витя, ты говорила — кино будет!..

— Да в Барахсане, — попробовал объяснить Снегирев, но старик и не слушал:

— Ай-яй-яй!.. Кина нету, спирта нету… Давай спирт, спирт, однако, есть!..

И ребята все похватались за животы. Ну, дает старик, молодец… С ходу быка за рога!

Червоненко, которому бородулинский взгляд был как затрещина, мигом исполнил.

— Барахсан, барахсан, — лизнув теперь из другой кружки, похвалил Вантуляку. Добавил в спирт кипятку, слегка раскрутил кружку и опрокинул в себя. А выпив, долго и изумленно мычал, потом по-русски широко утерся рукавом.

— Вот это «северное сияние»!.. — причмокнул от восторга Толя.

Старик, не донеся кусок мяса до рта, принялся вдруг объяснять:

— Вантуляку с Вачуга, однако, бежит. И оленки шибко бегут. И холод не отстает, тоже шибко бежит. Мороз как коча, хи-и-итрый, — лукаво сощурился старик. — Где иголка прошла, там коча пройдет, где коча пройдет, там мороз пройдет. В парку зайдет, в кость сядет, а Вантуляку, однако, поет! Раз поет, два поет — слова кончаются, а мороз не уходит. Вантуляку зубами стучит, мороз тоже стучит. Тогда, однако, и Вантуляку хи-и-итрый. Он бац стакан, а мороз — пши-и-и, однако, и нету… Молодец Вантуляку! Так, однако, лёса Витя?!

— Ешь, ешь, Вантуляку, — согласился Виктор.

Мыслью он был далеко отсюда, вспоминал первую встречу со стариком, когда на месте Барахсана не было еще никакого поселка, не было даже названия, только брезентовая армейская палатка, подбитая войлоком, стояла на берегу, и десантники жили предчувствием великого начала, которое предстояло совершить им…

За столом между тем своей чередой шел неторопливый разговор — трассовики оказались хлебосольными, но и любопытными. Вантуляку рассказывал, что едет на зимнюю охоту. В этот год он немного приболел с лета на осень, упустил последнюю воду, теперь догоняет соболя на олене. На Аниву он спустился ниже Порога, чтобы миновать Барахсан, — там у Вантуляку много лёса друзей, пришлось бы задержаться у них, и дорога оказалась бы тогда очень длинной, а нельзя: царь-соболь не станет ждать Вантуляку, он пойдет к другому охотнику…