За далью непогоды - [26]

Виктор Сергеевич вынул из кармана папиросы, зажег спичку, затянулся.

В конце концов, может он самому себе сознаться, что ничего не сделал в эту ночь. Смотрел, ездил, мотался… Тянул с бульдозеристами трос к экскаватору, месил грязь, мял в пальцах бетон, — но все это делалось бы и без него, да и делалось. Не много толку, что он торчал у людей на глазах. И, как вздох, вырвалось у него:

— Варя, дурак я у тебя, да?..

— Опять куришь, — сказала она печально.

— Опять… — согласился он. И добавил с безразличием в голосе, но втайне с надеждой, что для Вари это важно: — А Басов спокойно спал…

Она не понимала его сейчас. Наивная в минуты растерянности, Варя еще минуту назад думала, что он переживает ее отъезд. Боже мой, он не слышал ни слова из того, что она говорила, а повторить свою речь дважды у нее не хватило б сил.

Гатилин сунул руки в карманы полушубка, запахнулся.

— Надо ехать, — сказал он не двигаясь.

Ехать-то было некуда.

Варя смотрела на его обветренное, потемневшее от ночной стужи лицо, на крупный нос с широкой, приплюснутой переносицей, на запыленные до красноты глаза, и такого вот, замыканного и уставшего, ей было жаль его. Каким-то чувством она угадывала, что и сейчас он далеко от нее… И тут — не в первый ли раз?! — она пожалела, что так нескладёшно, в расскок, прошла-пролетела их семейная жизнь.

Погасшая папироса, приклеившаяся к пухлым поджатым губам Гатилина, напоминала ей молодого Виктора, каким она увидела его на осовиахимовской вышке для парашютных прыжков, где они познакомились и подружились, тогда до одурения мечтавшие о покорении воздушного океана. Но, к счастью, дальше вышки дело не пошло: Виктора забраковала придирчивая медкомиссия, Варю высмеяли и отговорили родственники.

Ниточка воспоминаний, зацепившаяся за самое начало их отношений, могла не спеша размотать весь клубок. Варя не позволила себе этого. Прошлое размягчает сердце, а ей не хотелось уступать сегодня Гатилину. Не хотелось, чтобы он уступал самому себе, а так всегда получалось, когда Гатилин пренебрегал ее советами… И Варвара Тимофеевна шумно вздохнула, предупреждая о внимании.

— Виктор, — сказала она, — ты знаешь, что я…

— …добилась степеней известных! — Гатилин неожиданно усмехнулся и повел плечом, снова окидывая взглядом комнату, Варю, ее туго набитые чемоданы, и продолжал, вздохнув шумно, как и она: — Знаю, Варя, знаю. Серьезные разговоры ты всегда начинаешь с этого. Ты — добилась, я на твой взгляд — нет. Этим начинается и кончается… Стоит ли и сегодня, Варя?! Ты одной ногой в самолете, а я так и останусь здесь. Собачья жизнь, правда?!

Она, не обращая внимания на его иронию, повысила голос:

— Ты знаешь, почему я к тебе прилетела?..

Почему?! Если есть особая причина, разговор об этом надо было начинать по крайней мере в день приезда! А что спрашивать, когда собраны чемоданы?! Дражайшая супруга потребует сейчас немедленной отправки, как будто это в Москве, когда достаточно вызвать такси — и кати на любой вокзал… Как ни удручали его такие капризы, но и к ним Виктор Сергеевич с годами привык. Хуже, что Варя не захотела ждать перекрытия, а ведь знает, что оно для него! И что по сравнению с этим ее разговоры… Лучше бы ему выспаться, час еще смело. В такой день праздничный вид начальства для рабочих дороже ясной стрелки барометра, и он, если бы знал, что Варька на чемоданах, остался бы в управлении, подремал там у себя… Ей надо, чтобы он поклялся при первой же возможности уехать в Москву. Да хоть сейчас! И Гатилин с глуповатой ухмылкой на лице спросил:

— А правда, зачем ты приезжала?

— Действительно!.. — Варя фыркнула, поняв, что не с того начала разговор.

Она оценивающе посмотрела на мужа. Сам начальник управления строительства, — хотелось сказать ей, — а на кого ты похож?! На водопроводчика!.. В грязи, в цементе, рубашка пыльная, пятнами, полушубок затасканный, как подстилка. Он, видите ли, устал!.. Но внешность в эту минуту не обманывала ее. Это был сильный, хорошо сложенный мужчина, под крепкой броней у которого мягкое, как воск, сердце. Правда, Гатилин мог быть дерзким, вспыльчивым, но Варю давно не шокировало это, и она спокойно встречала его бесновато-холодный взгляд из-под мохнатых бровей. Он умел, когда надо, и простачком прикинуться, но если бы тогда, еще в довоенном сороковом, она знала, какой станет сама, а каким он, она подумала бы, идти ли за него… В войну он служил в саперных частях, был ранен, имел награды, но что он делал, что видел — этого Варя не знала. Спрашивала, а он молчал или отговаривался: «Я же цел, чего тебе еще!..»; так же мало знала она о том, что́ он строил. Приезжала, видела — дома, школы, дороги, потом дамбы, каналы, какие-то заводы средней мощности, котлованы и гаражи, — а он хвалился: это мое, это я!.. Все было обычным, как и везде, и не удивляло.

Со временем Гатилин становился ординарным хозяйственником, упитанным мужчиной средней плотности, и, кажется, не чувствовал своей ординарности. «Уж лучше бы он пошел по партийной линии… — вздыхала Варя. — В партии все-таки не зазорно, что все похожи друг на друга!» Ей было искренне жаль, что юношеские порывы, мечты Гатилина выгорели и посерели, как бумага на солнце, ничего уже не осталось от былого энтузиазма. Никаких взлетов. Неужели Анива — потолок?!