За далью непогоды - [16]

Правда, прошел по поселку слух, что как раз эта квартира намечалась сперва Коростылеву, но Василий Иванович, если его спрашивали и подначивали, невозмутимо отмалчивался или улыбался, когда шутники философски замечали: «Ну, да надо же где-то плодиться народу…» За первой Снежаной ждали теперь мужичка-Снеговичка, и барахсанские бабы, долго судачившие об этой истории, смеялись, завидки пряча, что Клавдя не девку родила, а сразу хоромы, ну, да ведь и Дрыль постарался, не подвел!.. — добавлял кто-нибудь к месту.

Гатилин, тогда только что приехавший в Барахсан, недовольный, что фамилия его тоже попала на язык острословам, будто ему и делать больше нечего было, кроме как организовывать для них загсы, поразмыслив, принял коростылевскую сторону. Сначала он хотел отмолчаться на парткоме, — мол, к людям еще не пригляделся, — но выступал Басов, и басовский азарт, может быть, и не азарт даже, а прямолинейность Басова возмутила его.

Кто-то доложил Никите, что Коростылев, когда выгонял Дрыля из бани, в сердцах заехал тому по шапке (сам-то Дрыль об этом молчал), и Басов предложил строго взыскать с Коростылева за такую распущенность, вплоть до выговора настаивал, а Дрылю, или Пегову, сказал, не в отдельной квартире место, а в Хвастовичах, откуда он сюда заявился… Тут, дескать, не пить, не гулять, а работать надо.

— Да Никита Леонтьевич! — как бы удивляясь и прося одновременно, заступилась за мужа Клавдя. — У него ж руки какие, глянь!.. Мастеровые руки-то! Он еще пригодится вам… — и всхлипнула.

Квартир было мало, нуждающихся в них много, дисциплину следовало спрашивать со всех без исключения, и прежде всего с мастеров, бригадиров, тем более с начальника участка, но, вопреки такой логике и суровому взгляду Басова, члены парткома симпатизировали Дрылю и Клавде, а заодно и Коростылеву. Гатилин в этой ситуации счел нужным высказаться.

— И смех, и грех… — говорил он. — А ведь наш недосмотр, товарищи. Коростылеву, надеюсь, это хороший урок, хотя не один он виноват, что рабочие на участке позволяют подобные выходки. Наказать его, разумеется, легче, чем создать нормальные условия для работы, так же как и в быту. И начинать надо именно с условий! И самим, самим всем — повнимательнее к народу…

Виктор Сергеевич тогда же развернул целую программу, сумев как-то обойти острые углы, и держался уверенно, будто давно и хорошо знал всех. Выступал он горячо, но не заносился, зная, что люди привыкают к нему, к его манерам, к его голосу, и был уверен, что одинаково правильно поймут его и Басов, и Коростылев, и Леха Дрыль с Пеговой.

…Выехав с банкетной площадки на дорогу к поселку, шофер Гатилина дал было полный газ, благо асфальт накатан, как стеклышко, и никого навстречу, ни людей, ни машин, но Виктор Сергеевич, раздраженный не столько быстрой ездой, сколько саднящим душу потоком встречного воздуха, с воем пружинившего по брезентовой крыше газика, а того больше уязвленный неожиданно простой мыслью, что скорость есть преодоление сопротивления, сердито и громко буркнул:

— Давай тише!..

— Шагом, что ли, Виктор Сергеевич?! — Спрашивая, безусый лихач все-таки газанул, показал характер, однако съехавшиеся к переносице кусты бровей начальника строительства заставили его переключить скорость.

«Твое счастье, что безотказный…» — беззлобно подумал Гатилин о шофере. Он не любил, чтобы ему перечили, а тут, в Барахсане, у всех мода такая: им говори ни говори, а они норовят каждый по-своему. Самостоятельность на грани фантастики! А дашь волю, приходят, плачут, не знают, как сделать. К Басову, правда, не относится…

Когда его, Гатилина, переводили сюда с Карадага, министр предупредил: «Басовым ты, Виктор Сергеевич, будешь доволен». Оно и верно, инициатива у того прет через край, успевай только сдерживать. И похоже, что Никите не нравится его, гатилинский, почерк, а прямо не говорит. Может, надеется на свой лад согнуть Гатилина?! Да где там! Ему бы сперва той каши похлебать, какую вволю хлебнул он, Гатилин, на Карадаге…

Да, Карадаг!..

Дело не в том, что Гатилин отдал той стройке почти семь лет. Главное — там он стал самим собой. Он стал там Гатилиным, человеком, с которым нельзя не считаться. Карадаг не тундра, не Заполярье, но это две с половиной тысячи метров над уровнем моря, это три перевала по горным дорогам до основной базы. Карадаг — это горы и горы и в них долина, разрезанная бурной речушкой, на которой они ставили плотину и через скалы пробивали водовод к безводной пустыне, лежавшей внизу, а дальше, через пустыню, шестьдесят девять километров канала. Одно управление подсобных предприятий насчитывало три с половиной тысячи человек, и людей не хватало… У него был выбор: снова заместителем к начальнику треста или на самостоятельный участок, но такой, на какой добровольно не посылают. Его предупреждали об этом по-дружески, остерегали, но он взял управление. Погнал пьяниц, прогульщиков, всего-то несколько человек, а шуму поднялось!.. Его осадили: круто берешь, — и таких нет, пока притормози… Пошел к рабочим: почему не держатся люди? Заработки?! Дам!.. Да что заработки, отвечают ему, везде они одинаковые… Жарко! Жить негде. И жрать-то что? На сухомятке сидим. Консервы, консервы… Сами как консервные банки, вот и уходят, где лучше…