За чертой - [13]

— Я не понял, ты подслушивал?

— Нет, то есть да. Мы вместе с лаборантками всё слышали, стены тонкие. А вы говорили громко. Прости. Они уже подарком отцу-герою озаботились. Так вот, я вообще, не про тебя, Вова. Просто на твоём примере я понял, что толкает женщин на обман — страх.

— Семёныч, давай ближе к делу. Куда должна пойти Инна? — это интересовался Юра.

— Мои мне расскажут. Сами узнают сегодня и расскажут. Денег у Инны нет, то есть она должна или их украсть у родителей, или отрабатывать.

— Погоди, и мы допустим всё это? Она же потенциальная жертва! — Володя стукнул ладонью по столу.

— Сегодня она ничего делать не будет, только узнает, куда обратиться. И всё. А я сегодня узнаю то же самое от дочери.

— Интересно, каким образом они отрабатывают? — задал вопрос Юра. — Это же доход должно приносить.

— Интимными услугами, — Володя снова стукнул ладонью по столу. — Ну конечно, они приносят доход. Их продают за деньги.

— Ребята, так выходит, что мы имеем подпольный публичный дом?! Воды дайте.

Семёныч налил Юре стакан.

— А покрепче?

— Утро ещё, тебе работать и нам работать.

— Семёныч, ты гений, и тогда Огурцов тоже укладывается в эту схему, — проговорил Вова.

— Каким боком?! А ты прав, Вова. Так он — клиент. Сын богатенького папочки, предпочитающий секс в извращённой форме.

— Там же девица была, к которой он ходил.

— И кстати, тоже несовершеннолетняя.

— Ну что, Юра, с тебя причитается.

— Сначала надо доказать, что ваши фантазии соответствуют реальности. Ты, Семёныч, как адрес узнаешь, звони. Пошёл я. У меня не одно дело в производстве.

— У нас тоже не один труп в холодильнике.

Юра ушёл к себе в контору, напомнив, что просто необходимо, как только будет что-то известно, сообщить ему.

Семёныч обещал.

— Знаешь, Владимир Семёнович, а если ты прав? Ты представляешь, кто стоит за этим публичным домом?

— Я, Вова, сейчас тоже об этом думаю. Клиентов никто не привлечёт к ответственности, и отвечать они ни за что не будут. И за то, что знали, что девочки несовершеннолетние, тоже отвечать не будут. И что заведомо беременные, не ответят. Ну, неужели людям всё равно? Неужели им не жалко этих детей, ведь дома у них тоже такие же дети?

— Не знаю. Страшно это.

Часть 10

Вчерашний вечер не задался от слова совсем. Приходила тёща, устроила скандал, да ещё при детях. В результате поругался и с Оксаной тоже. Спали вместе и врозь одновременно. Первый раз…

Утром дико болела голова, выпил таблетки и ушёл на работу. Даже не попрощался с женой.

По дороге зашёл в кафе, без кофе-то совсем паршиво.

Семёныч тоже оказался не в духе.

— Вова, я людей ненавижу!

— Хорошее приветствие.

— Вчера разговаривал с родителями Инки. На разных языках говорили. Я им про Фому, а они про Ерёму. Я им про дочь их, про то, как вредно прерывать беременность на таком позднем сроке, что последствия непредсказуемы, а они мне про позор, про соседей, про осуждение коллектива на работе. Про грехи, про распутство и снова про позор. Мы не договорились, они будут прерывать по «социальным показаниям». А её мнение вообще никто не спрашивает. Да и какое мнение у девочки может быть, если у неё на щеке отпечаток ладони в чёрно-багровых тонах. Это то, что я увидел. Остальное скрыто одеждой.

— Отец приложился?

— Ну да, так понятно же. А она говорит, что случайно, что чуть не упала, голова закружилась, а он её лишь поддержать хотел. Вова, ну почему людям соседи с общественным мнением важнее собственной дочери, почему мыслить чужим умом легче, чем свой включить? Почему страх позора и осуждения со стороны толкает на убийство? И я не говорю о девочке-подростке, я говорю о взрослых людях, с высшим образованием, между прочим.

— Потому что эгоизм и безразличие правят миром. Потому что все и про всех всё знают и пытаются навязать своё. Только своё. Правы-то лишь они, а что идиоты — не важно. Зато их таких, правых и самовлюблённых придурков, использовать легче в своих целях тем, кто поумней и совсем без совести. Ты прав, Владимир Семёнович, убить проще, чем понять. А протянуть руку помощи, видимо, вообще нонсенс.

Семёныч внимательно смотрел на коллегу.

— Не нравишься ты мне, Вова. Что у тебя произошло? С Оксаной поругался?

— И с Оксаной тоже.

— Рассказывай. У меня жизненный опыт поболее, чем у тебя. Вдвоём разберёмся.

— Это ты как друг или как начальник?

— И как тот, и как другой. Такие мужики, как ты, редкость, а такие сотрудники — ещё бо́льшая. Считай, мне повезло. Я бы тебе жизнь детей своих доверил, представляешь, насколько я тебе… Расскажи, Вова. Оксанка твоя хорошая, ты её прости. А беременная баба, сам понимаешь…

 — Да не в Оксанке дело, собственно. Тёща приходила, мозги мне на место вправлять. Это из той самой серии, что ты с родителями Инки говорил. Понимаешь, она считает, нет, она уверена, что Ксюха совершает глупость, оставляя эту беременность. Потому как в прошлый раз, потеряв мужа, она осталась одна с одним ребёнком, так ей хоть деньжат подбросили. А я инвалид, да ещё и кроме зарплаты ничего не имею. Вот помру я, или прибьёт меня кто, что очень даже возможно, при моей-то работе. А дочка её разнесчастная останется с тремя детьми, и на чью голову, спрашивается? То есть она не за дочку беспокоится. А за себя, вдруг на её голову. Понимаешь?! Но это ещё не всё. Это же громко, с сочными фразами и не так кратко, как я тебе изложил. А Олежка под дверью…