Южный Крест - [42]

— Всюду в Европе такая жизнь. Взять Германию: скучно. Да и деньги они любят — будь здоров!

— Я думаю, немцы психологически нам ближе. Внешняя жизнь их по расписанию, пиво и сосиски. Но вот Гитлер объединил нацию под глобальной идеей. Мы не обсуждаем, хороша она или плоха. И что же случилось? Немцы, размеренные и оседлые, встали всей страной и пошли вперед — ради идеи! Они дрались как львы — даже русские солдаты поражались их храбрости — дрались, заметьте, защищая не родную землю, что было бы понятно, а на чужой земле! И готовы были умереть ни за что — за идею!

Света смотрела на Вадима не отрываясь. Он продолжал:

— Русскому главное понять, зачем он живет. Вокруг этой точки крутятся в нашей стране все сумасшествия, творения и войны. В ней происходит развитие. Но развитие не в том, какой моторчик быстрее: эту чепуху называют прогрессом. Развитие — это поиск новых идей, а, может быть, идеалов и попытка их осуществления. Они не все удачны, но люди ищут. Помочь бездомным собакам или бороться за правду, написать книгу или уйти в монастырь — каждый на свой лад, в соответствии с темпераментом. Американцы! — Вадим улыбнулся. — Европейцы создали классическую музыку, а американцы приспособления, на которых ее можно слушать!

Света прыснула.

— С вами интересно! У вас мысли… другие.

— Предрассудки делают людей одинаковыми. Мысли — это то, что делает людей разными.

— А знаете, — взволнованно и немного таинственно проговорила она, — мы с подругой в общаге тоже считали, что нужно как-то особенно прожить.

— Что вы выбрали?

Света смущенно замялась:

— Я еще не определилась… А вот моя Нинка — та уже все решила. Она девчонка красивая и себя не разменивала, долго ждала настоящего. А потом дала в газету объявление, мне так никогда не составить: "Седовласый миллионер, желающий обрести супружеское тепло, но смущенный неизбежностью стать рогоносцем, может быть спокоен в отношении девушки двадцати двух лет, воспитанной в лучших традициях деревенской верности. Он должен быть министр иностранных дел или посол, в крайнем случае бизнесмен, не ищущий праздника в семейной жизни, но с конкретным, прибыльным делом. Внешность и духовные данные гарантирую".

Вадим расхохотался. С соседнего столика повернули головы, но услышав иностранную речь, безулыбисто и напряженно отвернулись. Света удивилась:

— С ее данными я думаю, это не так трудно. Она бедная, но порядочная.

— А вы бы дали такое объявление? — спросил Вадим, пристально глядя на нее.

— Почему бы и нет? Живем-то один раз, — говорила она машинально и как бы заученно. С ужасом она вдруг вспомнила, что ударила Вадима по лицу.

— Зачем вы пришли за мной? — тихо спросил он.

От неожиданности Света раскрыла глаза, но Вадим смотрел мимо.

— Какой вопрос! — вырвалось у нее, и ее глаза сверкнули. — Вам что же, неприятно со мной?

— Почему же… я только не понимаю, зачем вы на себя наговариваете?.. ответил он, не поднимая глаз, испугавшись, что скажет неточное или обидное слово.

— Что значит "наговариваю"?.. — произнесла она настороженно, в великом недоумении, готовом перейти в обиду, но, покамест, с наигранной веселостью.

Вадим стушевался и заговорил торопливо:

— Ну, конечно, вы необычайно красивая, такая удивительная женщина, но эти слова — не ваши, не могут быть ваши.

— Почему же не могут? — уже беззаботно, радостно заглядывая ему в глаза, спрашивала она.

— Мне тяжело слышать, что вы себя так… хуже, чем вы есть на самом деле.

— Вы так ухаживаете за мной?! — вскричала она.

— Нет, я совсем не ухаживаю за вами, — просто сказал Вадим.

Света искренне расхохоталась:

— Такого чудака я не встречала!

— Вы, я думаю… совсем другой человек…

— Какой же я человек по-вашему? — не сдержавшись вскричала она, дернув его за рукав, как ребенок, и радостно засмеялась.

— Вы улыбаетесь — у вас чудная улыбка, вы смеетесь — у вас прелестный смех, и все мужчины вокруг влюблены в вас, а меня не оставляет чувство, что вы это делаете через силу, словно вам не хочется, но вы… привыкли и не можете остановиться. Может быть, это вам даже неприятно…

Глаза ее замерцали и погасли. Она промолчала.

— А еще, милая, — продолжал Вадим осторожно, с нежностью глядя ей в глаза, — вы казались такой счастливой, праздничной, а я вот подумал — только не сердитесь на меня! — у вас, кажется, большое несчастье. Может, это было давно, но оно вас мучает. От этого вы несчастны и стараетесь быть иной, не такой, как кто-то и когда-то хотел вас видеть. Простите, если я неправ, добавил он смиренно и оглянулся на нее, удивляясь себе самому.

Света замерла, всматриваясь в его лицо. Она не могла бы повторить, передать в точности, что он сказал: ни слова, ни даже смысл, но все ее существо знало, что она услышала необычайное, важное, то, что не слышалось и не думалось никогда. Пораженная, она пыталась охватить разумом какую-то пролетевшую мысль, но та мгновенно исчезла, оставив внутри глубокую занозу. Она ощутила, что этот заряд будет причинять боль до тех пор, пока не разъяснится, что такое было сказано и какое необычное, но совершенно точное содержание было подумано в ответ. Молча, изумленно она смотрела на него. И он, в ответ, осознав, что произнес что-то не то, возможно запретное, растерянно глядел в ее лицо, пугаясь ее молчания и пытаясь собрать вмиг разлетевшиеся мысли. С минуту они сидели так, не шелохнувшись, и наконец она прошептала: