Южный Крест - [4]

— Я помогу. А ты посиди, хочешь я чаю сделаю?

— Вечно эта вода! Сиди уж, все равно ты не знаешь, что надо делать, она рывком открыла холодильник и, прихватив пару свертков, двинулась к выходу: — Дина, чтобы немедленно начала мыть посуду, я тебя жду!

Динка растопырила ладошки и воззрилась на них:

— И чего это мама так ручки любит мыть, объясни мне на милость?

Я улыбнулся и притянул ее за острые плечики. Настроение у меня пошло вниз, стало муторно и… скучно. Я прильнул к Динке, подышал ей носом в ушко тихо, тихо, она посопела мне в щеку и побежала на кухню. Я сел на подоконник с ногами. Окна у нас овальные и огромные, почти во всю стену, а подоконники — широкие плиты пестрого мрамора. Старые Питерские комнаты… На подоконнике сидишь, как "птиц" на жердочке: вокруг сугробы, снежная гора запорошенной школы, а вдалеке, чуть справа, розовый силуэт Андрея Первозванного. Белое на белом. Розовое и белое в ночи… Красота-то какая…

Внезапно дверь распахнулась — в проеме появилась взъерошенная Лена:

— Ты брал мою прихватку?

— Нет.

— А кто же тогда? Ведь соседка не могла! — заметалась Лена по комнате. — Ты и брал, засунул куда-то и забыл! — в ее тоне крепла решимость, глаза засверкали.

— Я правда не трогал. Мы тут себе сидели, — сказал я безнадежно.

— Она мне нужна. Срочно, понимаешь ты это! — Лена вперилась в меня бешеным взглядом и закричала: — У меня там все сгорит!

Я замотал руками как-то глупо, а Лена вылетела в коридор, грохнув дверью.

Бедная Лена… Заботиться о нас, а мы — эгоисты, чем мы в самом деле занимаемся… Она же ребенок, за ней ходить надо, как за ребенком.

— Чем ты тут занимаешься?! — Лена выросла на пороге. — Неужели ты не можешь на стол накрыть?!

— Леночка! — я бросился к ней, — что за суета?

— Что значит "суета"! — с мрачной иронией воскликнула она. — А кто, интересно, за меня все сделает? Ты думаешь, дело в ужине? Мне надо постирать — уже замочено, Дине форму погладить и кухню помыть — наша очередь! — она стремительно бегала по комнате, разбирая вещи. — Ты взгляни, что творится: пыль, все разбросано! Дом на мне, я как козел отпущения!

— Пусть, — бормотал я, — немножко с грязнотцой, зато тихо, хорошо…

— Ничего хорошего!

— Ты отдохнешь… и знаешь, — я обнял ее и поцеловал, — я соскучился по тебе…

— Вадик… — глухо сказала Лена и отодвинула мою руку.

— Угу. Давай Динку уложим и погуляем, а как она уснет, мы с тобой вернемся…

Помедлив, она ответила мне так:

— Как можно дела отложить — надо сделать и то, и это. А потом поздно, я устала, боюсь, нехорошо будет.

Она прятала от меня глаза. Я повернул ее голову ко мне:

— Ты отложи все — вот как просто — и иди ко мне! Трудяга ты моя…

— Оценил? Вы бы без меня пропали!

Видя, что она отмякает, я закивал и засмеялся:

— Пропали, конечно, пропали бы, ты даже не сомневайся!

— Нет, Вадик, нет! — она зорко взглянула на меня. — Вы меня замучили, я ничего не могу — по крайней мере сегодня. А там видно будет! — прибавила она укоризненно и с сильным чувством.

Я растерялся.

— Слушай, я чувствую себя виноватым. Не гневайся, государыня рыбка!

— Вечно ты, Вадик… — Лена улыбнулась с сарказмом, но вдруг резко повернулась ко мне: — Да, ты виноват! Смотри, что получается: я вкалываю на двух работах, прихожу домой и дел невпроворот! А ты советуешь: брось все и иди любовью заниматься. Да еще чувствуешь себя на высоте положения!

— Я не чувствую… — я сделал попытку поймать ее руки.

— Нет, чувствуешь! Я знаю! — выкрикнула Лена убежденно и неожиданно взглянула на меня с таким вызовом, что меня отшатнуло. Ее лицо подурнело, и она не могла сдержать захлестнувшей ее злобы: — Ничего ему больше не надо! Весь на небесах, весь в искусстве! Надоело!! — взревела она и мощно толкнула меня в грудь. — Уже тошнит от всего!

Она пробежала мимо, рывком распахнула форточку, с грохотом захлопнула ее и побежала по комнате, хватая и беспорядочно переставляя всякие предметы. Я остолбенел: в первый раз я видел жену в таком виде.

— Все равно! — опомнившись, заговорила она с тяжелой страстью, — хватит с меня! — она схватила себя двумя руками за голову и зашипела с перекосившимся лицом: — Ничего хорошего… ничего хорошего нет во всей жизни… — Внезапно ее голос осип, и из нее рванул неудержимый поток с рыданием и воем. Я обнял ее, отнес на диван и прилег вместе с ней, крепко прижав к себе. Она билась в моих руках, то принимаясь вырываться, то зарываясь лицом на моей груди, а я все гладил ее, обнимал, гладил, и вот она подняла на меня зареванное лицо, и к своему изумлению я прочитал в нем робость и раскаяние, как если бы она хотела сказать мне что-то необыкновенно важное и сказать как самому родному, лучшему другу.

— Со мной что-то происходит… — лепетала она жалобно, — даже не знаю, как объяснить… — она тряслась, кончик ее носа побелел, и, дергая меня за рубашку, она забормотала: — Однажды я села на автобус, ну просто еду себе, и вдруг у меня сердце остановилось от ужаса, что я прямо сейчас, не сходя с места умру! Именно потому, что еду!

— Что ты говоришь-то?! — вскричал я.

— Со мной такого не бывало! Я перепугалась и на следующей остановке выскочила. А, потом, думаю, надо ехать и села на другой автобус. И почти до метро доехала, как опять началось! — Лена смотрела на меня дикими глазами.