Южный Крест - [2]

Так было, будет, есть — Прекрасной жизни зонтик!

Прогулка, фаэтон, лишь рикша впереди…

Беги, моя звезда! я — за тобой, я — гонщик!

А разобьемся вдрызг: так нами пруд-пруди!

(Стихи Е. Тыкоцкого)

Она курит много и скорее по инерции, привычно и зорко отмечая названия магазинов, вывески распродаж, временами в разноцветных вспышках фонарей видя за рулем лицо мужа с бородой и волосами в бликах седины и с вечной печалью за старой оправой очков. "Он все-таки удивительно не подходит к этой стране, — думает она по привычке и добавляет с досадой: — И чего ему не хватает!" Она включает музыку, и тишина, так часто наползающая на них в последнее время, исчезает. Обычно Лена не выносит молчания. Теперь она чувствует себя бодрее и прибавляет звук. Вадим не замечает ни музыки, ни осуждающих взглядов жены, ни сигаретного дыма.

…Я видел дожди, долгие, ледяные… Но вот они сменились теплым снегом, а под самый Новый Год ударила стужа. Стояли настоящие морозы… Вадим вдохнул горячий запах австралийской зимы. — Снежный холод летел вдоль Невы, вдоль линий. В этих сумерках я ехал на троллейбусе домой, мечтая о чае, любимой лампе на столе и картинах, покрывающих стены драгоценным ковром. Сколько лет я собирал их, сколько лет разглядывал поутру, каждый день заново. Мой дорогой дом…

— Вадик, ты бы мог со мной поговорить… — натянуто сказала его жена. О чем ты думаешь.

— О Питере.

— Как обычно!

— Ну почему… — отозвался он.

— Уж не знаю, — она резко отвернулась, посмотрела в боковое окно и уверенно сказала: — Бессмыслица какая-то. Зачем?

— Что — зачем?

— На черта он тебе вообще понадобился?! — Лена сунула окурок в пепельницу и выключила музыку. Села поровней. — Ладно, Бог с ним с Питером и Россией этой. Но ты постоянно о том времени думаешь, а я чувствую, что здесь еще что-то замешано, да?

Он промолчал.

— Тут не в маме дело, — сосредоточенно продолжала Лена, — и не твои сантименты: речки, грибочки, пенечки… Ладно, ладно, — добавила она, заметив, что Вадим поморщился, — это, в конце концов, твое дело. Но я о другом, — она помедлила, пристально глядя перед собой, явно сдерживаясь и собираясь с силами. А затем произнесла миролюбиво, как будто спрашивая, но и утверждая, с чуткостью близкого друга: — Слушай, ты влюблен был до меня сильно?

Вадим взглянул с удивлением, но отвел глаза прежде, чем жена посмотрела на него.

— Давай найдем более подходящий момент?

— Вот и ответ.

— Нет, конечно. Мы ведь на праздник едем.

— Очень хороший момент! Когда, как не в праздник, можно посекретничать о нашей жизни. — Голос ее стал мягким и вкрадчивым: — Кто она?

Вадим долго не отвечал, Лена не торопила.

— Это было давно… Может не надо?

— Вы как познакомились?

Он помялся и нехотя сказал:

— Она как-то позвонила, спросила, нельзя ли посмотреть мою коллекцию живописи. Да, конечно, — ответил я, — когда вам удобно? — Может быть завтра? — Хорошо, завтра. — В шесть часов? — Да, можно в шесть. Вот и весь разговор.

— А завтра?

— А назавтра она пришла.

— И что потом?

— Я открыл дверь, взглянул ей в лицо. А потом повернулся и ушел в комнату. Она засмеялась и пошла следом.

— Почему?

— Она тоже спросила потом — почему? Просто… это было как столбняк, проговорил он с затруднением.

Лена не шелохнулась. Посидела и угрюмо сказала:

— Я ничего не знала.

Он дотронулся до ее плеча.

— Это осталось в другой жизни.

— Дальше?

Он переложил руку на руль. Долго молчал, а потом через силу выговорил:

— Она в Москве жила.

— А ты в Питере?

— Да, я в Питере.

— Вы редко виделись?

— В общем, нет. Мы часто виделись. Я ездил к ней по выходным.

— В Москву? Каждые выходные?!

Он кивнул головой.

— Как долго?

— Около двух лет.

Лена быстро взглянула на него яркими глазами.

— Все, можешь дальше не продолжать! — она замерла, осмысливая услышанное. Открыла и сразу же закрыла окно. Закурила снова.

— Я же говорил, это — мазохизм.

— Какое у нее лицо?

— У нее веки тяжелые. А лицо Ботичеллевское.

— Может, она и художница?

— Не угадала. Но она рисовала, иногда покупала акварели.

— Как ее зовут? — продолжала Лена бесстрастно.

— Маха, я звал ее Махой, ты помнишь женщину с картины Гойи?

— Да… вроде… Слушай, ты полюбил ее сразу?

— Это было странно. В тот момент и потом… меня не отпускало чувство предрешенности. Я просто знал, что это наступило. Поделать ничего нельзя. Я не мог оторваться от ее лица… оно пугало меня — это было именно такое лицо, какое я видел раньше внутри себя, это было оно. Она сидела живая напротив меня и говорила о художниках и книжках, и это были мои мысли.

"Иногда я видел ее профиль с тяжелыми волосами, поднятыми вверх, и думал, что не вынесу этого", — додумал Вадим про себя.

— Она взяла тебя сразу, всего целиком, не спросясь и не раздумывая! спросила Лена с оттенком такого сложного чувства, что Вадим внимательно посмотрел на нее и быстро сказал:

— Все, давай остановимся.

— Один вопрос. Почему вы расстались? Ведь вы не должны были расстаться? — она, очевидно, ожидала слов разубеждения, но он не заметил ее игры и не распознал внутреннего призыва. Он только сказал изменившимся голосом:

— Эти годы я не заметил. Я просто ездил к ней.

— Ведь она любила тебя?

— Да… Только потом… она стала звонить мне в Питер, просила не приезжать. Она уставала и хотела порисовать. А я все больше чувствовал тоску без нее, я пропадал. Я не мог себе представить что-нибудь такое, пока не пришел тот день. Когда же наступил тот день, она сказала, что любит другого и выходит за него замуж, — Вадим неуклюже покраснел, не в силах справиться со своими чувствами. — Потом я вернулся в свой дом, я вернулся в свой дом, повторил он, не замечая жены, — но ничто уже не вернулось ко мне ни тогда, ни после.