Южная повесть - [3]

Йованна смотрела на отца большими голубыми глазами и часто ловила взглядом его лодку, как будто леской задевая парус. Странная болезнь ее матери, и непривычная отвага отца не давали ей того простора общения, в котором пропадали другие дети. Тем не менее, Йованна была столь искренна и непосредственна, что вызывала неподдельное восхищение у старавшихся как можно раньше перенять привычки взрослых детей. Ей трудно было соврать, даже когда ее пытались заставить. Играть в прятки она не могла, ее всегда находили первой — да она и не пряталась. Красивый мальчик Зоран научился обыгрывать своих сверстников в наперстки (пьяных моряков, у которых можно было научиться этой забаве, всегда доставало в порту, на рейде стояли их большие могучие корабли). Никто так привлекательно не говорил о заморских странах, никто так не был ловок и быстр, и многие мальчишки слишком боялись Зорана.

Было лето, мальчишки то вылезали из моря, то снова с обрыва бросались в его нежные лапы, держащие и качающие словно мягкая постель. Радек разбежался, и, несясь мимо Йованны, сорвал с нее монисто, она вскрикнула, но было поздно: он прыгнул с обрыва. Мальцы засмеялись. Захихикали девчонки. Йованна поняла, что настал момент что-то сделать. Она сбросила легкий белый сарафан, и, отойдя от обрыва на три шага, зажмурила глаза. Радек вынырнул из набегающей волны и вместе с другими купающимися закричал: «Не догонишь!». Йованна разбежалась и, как ей показалось, зацепилась за вылезший на краю корень пихты — зачищенный, словно часть отточенного мастером подлокотника от кресла. Йованна открыла левый глаз, наметив, куда она должна упасть, а правым — еще закрытым — заметила, как Мирча рядом с ней подставляла ей подножку. Падая вниз, Йованна забыла, где север и где запад, соответственно, путь домой, который был на юго-востоке, казалось, теперь ей тоже не найти. Почти впав в ужас от боли, пронзившей ее плечо и правый бок, она плюхнулась в море, как в новую жизнь. Радостные лица ее друзей погружались под воду и всплывали снова, а она, словно забыв, что происходит, судорожно переводила дыхание. Где-то у самого носа, совсем близко к чуткому месту на переносице раздался взрыв (она такой однажды слышала), и ей в глаза полетели брызги. Йованна очнулась от захлестнувшей ее судороги, глаза снова стали видеть море; Радек, медленно размахивая руками, уплывал от нее. Йованна поплыла за ним. Они выбежали на берег, Радек кинул цепочку Слобо, Йованна бросилась к нему, тот швырнул ее Милану. Йованна почти ухватилась за застежку, но Милан резким движением вырвал у нее цепочку. Блестящие скорлупки ракушек покатились по дороге, разбиваясь о камни и падая под ноги резвившихся девочек. Цепочка, сотканная как кольчуга из прочной охридской стали, упала к ногам Зорана. Все замолкли. Зоран поднял цепочку, собрал лежавшие окрест ракушки и монетки, надел их как бусинки на железную нить. Ребята ждали, готовые поймать цепочку и продолжить игру. Йованна следила за каждым его движением, как пантера, готовясь к решающему броску. Зоран протянул ей руку, на ладони блестело ее монисто…

Количество ненависти и зависти, висевшее тогда в воздухе, почти сравнилось с тем теплым чувством в ее душе, которое не покидало ее с самого рождения. Две минуты молчания все висело на одной тонкой нити, потому что вторая оборвалась у нее в душе, когда она падала. Десять дней спустя Зоран уплыл с какими-то греками на их большой шхуне. Никому ничего не сказал, лишь у его дома красовалась дождем полусмытая надпись, накарябанная палкой на глине: «čekajkula[1]».

С этого дня Йованна перестала загадывать каждый вечер, что ей за счастье выпадет завтра, и класть рядом с собой набитого ватой заморского зверя — слона. Портовые часто любили вечерами сидеть с приплывшими греками и слушать их долгие и наполовину правдивые рассказы о неведомых странах и неведомых людях. Они и подарили отцу ее куклу этого странного животного с длинным носом и большими глазами. Йованна просыпалась с первым проблеском рассветной тиши, едва ее мать ложилась спать, вдохновленная лунным загаром. Каждое утро Йованна выбегала на холм, с которого было видно море, и вглядывалась, щуря глаза, в далекую черточку горизонта. С первыми лучами зари паруса на лодках в заливе окрашивались в розоватые тона, а если не пропустить момента, то на мгновение они становились алыми. Морская пена на гребнях барашков тоже была розового цвета и наливалась густотой с каждой новой минутой. На рассвет этот можно смотреть часами, а закат всегда быстр и не покажет сказочной игры света. И годы шли как закат.

Был яркий день, Йованна ухаживала за апельсиновым деревом, певчие пташки весело кружили над ее садом. Под палящим солнцем в городе на площади сидели мужчины, и, потягивая брагу, предавались послеобеденному отдыху. Вдруг в порту раздались крики и рабочие засуетились. Гонец, прибежавший на площадь, еле отдышавшись, изрыгая слова, бормотал, что у входа в бухту идет бой, и торговое судно, то ли венецианское, то ли сербское терпит крушение. Новое мусульманское нашествие было не за горами, оно было за волной. Вмиг крепостные стены города ожили, ведра со смолой закипали внутри стен, взрывные смеси несли сушить на солнце, жители селения поспешно выбегали из домов, прихватив еду и самое ценное. Стрелы проверялись в колчанах, мечи ложились на точильные круги, щиты обстукивали о камни… На небе сверкнула вспышка, темная туча устремилась к солнцу. В потемневшем мире стала отчетливо видна эскадра мусульманских кораблей и вспышки по обеим сторонам пролива — это входные крепости, Мамула и Превлака встречали незваных гостей. С трепетом глядя на перестрелку, воины молились и одевали чистое.