Юрий Лотман в моей жизни - [99]
Что ж, теперь так…
Да и естественно: через несколько дней – 70 лет. Как-то вдруг.
То солдатом был, то студентом – и вдруг 70 лет…
Обнимаю тебя, друг мой, сердечно.
Марине и всем твоим – приветы.
Всегда твой Юра
Обратно лечу в Тарту через Амстердам – Хельсинки 2-го III.
1 марта 1992 года
Каракас.
Милая Фрина!
Пишу тебе второе письмо из Венесуэлы. Доклад прошел очень хорошо и длился (вместе с перерывами для переводов) более двух часов. Это было первое полное изложение моих новых мыслей.
Мне было очень полезно так высказать их, хоть для себя.
Жару (не очень большую) и климат я переносил легко – сейчас собираемся в обратный путь, который будет нелегким: два дня с ночевкой в Амстердаме (и пересадкой там), полетом в Хельсинки, пересадкой там на русский (советский) самолет и перелетом в Таллин. Оттуда поездом домой. Конечно, я не решился бы на такой путь, но Алеша меня опекает. Все же теперь я несколько стал храбрее, знаю, что самолет могу перенести. Так что позволяю себе мечтать и о Канаде. Но это очень сложно и по здоровью, и по деньгам. М<ожет> б<ыть>, удастся договориться на будущ<ую> зиму на какие-нибудь лекции в США этак на месяц-полтора и тогда на пару недель залететь в Канаду. Но это мечты – запасемся терпением. Чем меньше надежд – тем меньше разочарований.
Очень тебя обнимаю.
Привет Марине, поклоны мужчинам. Всегда твой
Юра
Каракас.
1. III.92.
Март 1992 года
Здравствуй, мой друг!
Опять пишу наобум: письма ни по-ахматовски, ни по обычному способу не ходят, так вот пишу в никуда. И очень это трудно, хотя ты как-то написал: «пиши чаше, ведь это нетрудно». Я всегда раньше каким-то образом отмечала твой день рождения: то грустно-весело обходила «наши» места, то, при случае, где-нибудь тихо сидела и выпивала глоточек за твое здоровье, то просто (очень старалась!) оставалась одна дома и предавалась воспоминаниям. Но в этом году, когда тебе исполнилось 70 лет, именно в это самый день, 28 февраля, я переехала на новую квартиру, одна, чтобы начать в 64 года (!!!) новую жизнь.
Я тебе уже писала, что мы расстались, но это развод поканадски, собственно даже не развод, а отдельная жизнь (денег на развод нет, да и зачем он мне?). Живем мы в соседних домах, у каждого по прекрасной однокомнатной квартире. Дома эти государственные, все здесь дешевле и удобно очень. <…> тишина, вид из окна дивный: небольшой парк вблизи, купол Сен-Джозефа, елки под окнами, летом будут цветы. <…> Конечно, если бы не добилась Марина, вовек нам бы не видать этих двух квартир. Теперь хочется думать, без промежуточной «посадки» в дом для престарелых, уже будет только последнее переселение, последний адрес. Это уже не наша забота.
Разумеется, я помогаю, но Виль неплохо справляется сам и настроение у него бодрое. Видно, уж очень ему тоже было трудно со мною. Могу понять, и слава Богу, что все по-хорошему. Успокоится за нас и Марина, которая не могла смотреть, как я погибаю. Знают о нашем решении только власти, – им положено, – Марина да ты. <…>
А вот посылка, которую я тебе послала, так надеясь, что она поспеет к 28, все еще не пришла: корабль где-то застрял.
Только что Марина дозвонилась наконец жене И. Мельчука. Сам он, увы, в Германии до конца этого года. Жена была очень мила, но не ей же передавать твое письмо Игорю с личной просьбой о Марине. Он, правда, будет в мае здесь две недели, Марина попробует его застать. Да вряд ли, не живя здесь, он что-то сможет сделать. Жалко, да ничего не поделаешь. Видимо, он живет и работает там, как и ты, по Гумбольдтовской премии?
Да будет так!
Ф.
12 марта 1992 года
Милая, милая Фрина!
Пишу тебе второпях, т. к. с завтрашнего дня почта в Америку возрастает в цене на n + 1 (как говорят математики, когда выражают бесконечно большое число) раз. Вообще мы живем как Алиса в стране чудес, но это все пустяки…
Почти одновременно я получил от тебя посылку и письмо, сообщающее о принятом тобой решении[490]. Ты имеешь безусловное моральное право принимать любое решение в этом плане. Я полностью тебя одобряю и понимаю. Но взвесила ли ты саму себя? Мне очень трудно на расстоянии – временном и пространственном – что-либо советовать. Знай только, что я всегда тебя пойму и одобрю, даже, если ты потом почувствуешь, что разрыв все же шел по живому телу.
Огромное спасибо за роскошную посылку. Мы всем кланом устроили огромный пир. Все вкусно, интересно и красиво. Дети были просто очарованы. Но, друг мой, ты просто разорилась! Больше этого, прошу тебя, не делай. Мы не голодаем, хотя и живем в каком-то странном мире с астрономическими ценами, которые во много раз обгоняют наше, тоже растущее, жалованье. Пока стоишь в очереди в кассе, вещь дорожает, как в сказке.
Получила ли ты мои письма из Венесуэлы? Это была дикая авантюра, но прошла она успешно. Венесуэльцы оплатили дорогу не только мне, но и Алеше, и я перенесся, как на руках.
Получила ли ты мое письмо со вложенным письмом к Мельчуку? Может ли оно быть чем-либо полезно Марине? Мне так хочется оказать вам обоим – моим милым канадским дамам – какую-нибудь помощь.
Я кончаю, т. к. письмо надо отправить.
Целую тебя нежно,
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.