Юрий Лотман в моей жизни - [100]
Твой Ю.
13 марта 1992 года
Дорогой Юра!
Я одновременно – вчера и сегодня – получила два твоих письма: одно, еще январское (!!!), из Тарту с письмом к И. Мельчку, другое из Каракаса. Второе меня ошеломило. Радуюсь тому, что нашел в себе силы лететь, прекрасно понимаю, что значит для Вас всех тысяча долларов. Может быть, и для Леши поездка была интересной. Думаю, что понимаю и твое желание «сбежать» – от юбилея в далекую Венесуэлу на интересную тебе конференцию. Хотя твое письмо из Каракаса написано до конференции, но я верю, что все сошло лучшим образом, что ты получил так необходимую тебе радость от «опробирования» твоих новых, важных для тебя идей. Мой дорогой друг, далекий, грустно же мне оттого, что вот был ты где-то уже в «моем» полушарии, но мы – не свиделись. Видно, надо навсегда примириться с мыслью о невозможности нашего свидания на этой земле. Конечно, никогда я не смогу обеспечить того, что могут ученые, имеющие деньги и создавшие тебе максимум условий для поездки…
Помнишь стихи Баратынского?
Прав и ты: нечего роптать! Мои – новые – окна смотрят на восток, т. е. в сторону океана, т. е. в твою сторону, так что…
Я уже писала тебе о своей новой жизни. Конечно, это «развод» по-канадски, т. е. никакой не развод, а так, отдельное жилье. Я и Виль видимся ежедневно, я помогаю чем могу и в чем есть нужда. Но это все равно другая жизнь: впервые в жизни у меня действительно есть своя комната, я могу день, ночь, еще день распоряжаться собою как хочу. И – нет постоянного раздражения. Думаю и вижу, что и Виль спокойнее. Дома – рядом, телефон – всегда к услугам. Марина, увы, была полна благих намерений особо побыть с отцом, хотя бы первое время, но это трудно ей. Сейчас, временно, три недели, работает на радио, заменяя отпускников. Уходит в 6 утра, приходит в 8 вечера, не прерывая поисков работы. Собственно, так же она была и весь минувший с ее увольнения год. Постоянной работы все равно нет. Она благодарит тебя за письмо к Мельчуку, постарается пробиться к нему, когда кончится работа на радио. Говорят, что он очень занят и встретиться с ним не просто.
Обо мне ты можешь теперь совсем быть спокоен. Мне живется легче во всех отношениях. Ну а постоянные тревоги, как у всех нас, всегда со мною. Особенно в последнее время мучает мысль о Юре – что он, как он? Что посылки, – при алкоголизме Андрея много ли ему перепадает?..
Кстати, получил ли ты мою посылку, обрадовала ли она тебя хоть немножко? Хотелось бы большего и лучшего; увы, мне и это, по деньгам, не очень просто. Русские ребята, затеявшие четкую эту работу (во все концы моего несчастного отечества), дерут за это немало. Правда, спасибо им за такую возможность. Я послала посылки Юре, маме и сестре. Виль и Марина шлют тебе поклоны. Федьку вижу очень редко. <…>
Будь здоров, дорогой Юрочка. Обнимаю тебя.
Твоя Фрина.
P.S. Одна мысль неотступно преследует меня и не дает покоя. У меня нет оснований скрывать ее, больную мысль, от тебя. Вот она: я думаю, что если бы даже жила сейчас в Москве, ты не позвал бы меня к себе даже на время. Ведь правда? Я права? Значит, что-то нас серьезно разъединяет?
13/III-92.
Еще раз мой новый адрес: F. Soknina 5725 Westbury, apt 513, Montreal, H 3W 3E6 Quebec, Canada
14 марта 1992 года
Милая Фрина!
Вчера отправил тебе письмо второпях, сегодня пишу продолжение. С понедельника (завтра) письмо в Америку будет стоить 40 рублей (!). Но все же норму: два письма в месяц я пока что могу себе позволить. Это не так уж дорого, если считать, что письмо в Ленинград (тоже заграница!) стоит 20 рублей.
Но не будем об этом думать. Как говорил Банко в «Макбете» Шекспира,
Еще раз спасибо за посылку. Все дошло, все исправно и все замечательно. Грустно только думать о твоих хлопотах и тратах.
Еще раз большое спасибо.
Относительно твоего решения семейного статуса, то я считаю, что ты имеешь полное право решать так, как тебе это сейчас по душе. Если ты найдешь хоть крошку покоя, то все уже оправдано. Право на это ты заслужила. Одно сознание того, что ты хоть немного спокойнее и наконец получила то, что по-французски передается непереводимым выражением chez-vous (вернее, в данном случае – chez-soi)[491].
Получила ли ты мое письмо с вложенным в него письмом к Мельчуку и может ли оно быть чем-либо полезно тебе и Марине? Мне бы очень этого хотелось.
Сегодня я один – все разъехались – три дня одиночества. Это отдых. Даже близкие и любимые, но взрослые и, следовательно, отчужденные люди утомляют. Нам все хочется, чтобы они были теми, что прежде, т<о> е<сть> детьми. Тогда нам кажется, что и мы все еще те же – то есть молодые. Но они уже не дети.
От этого им трудно с нами, а нам с ними.
Жить врозь скучно, а вместе – трудно. А когда к этому примешиваются мелкие, но непрерывные уколы бытовых трудностей, нехватка почти всего, раздражение, то незаметно для себя начинаешь погрязать во всякой ерунде.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».