Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки - [22]

«С Алексеем Николаевичем Ботяном я познакомился в 1957 году. До этого я его не знал никак. Знакомство наше состоялось на спортивной площадке, на задворках больницы Святого Антония — это в Берлине, где мы каждое утро собирались для игры в волейбол. Вместо физзарядки. Так он там был — подвижный, прыгающий живчик, который работал — вернее, служил — в одном из отделов Берлинского аппарата… Там мы и познакомились. То, что он весельчак — это известно, и когда придёшь к ним туда, в подразделение, то голос его всегда был слышен. Живой, энергичный и очень хороший парень такой! Больше я какого-либо отношения в годы работы в Германии с ним не имел, потому как подразделения находились в разных местах, он занимался своим делом, я — своим…»

А вот сам Дроздов остался в памяти своих сослуживцев человеком совершенно иного склада. Нам повезло, потому как мы достаточно хорошо знаем полковника Виталия Викторовича Короткова, который был свидетелем первых шагов Юрия Ивановича на разведывательном поприще.

Предупреждаем сразу: это совсем не родственник вышеупомянутого генерал-майора Александра Михайловича Короткова, и его отец, Виктор Васильевич Коротков, был не чекистом, но армейцем, генерал-майором танковых войск. В 1943 году, во время Курской битвы, он был начальником штаба Управления командующего бронетанковыми и механизированными войсками Донского фронта и «пристроил» шестнадцатилетнего сына, мечтавшего попасть на фронт и выполнившего условие успешно завершить школьный учебный год, в танкоремонтную мастерскую — рядовым солдатом. После войны Виталий Викторович окончил военное училище, а затем был зачислен во внешнюю разведку. Про Юрия Ивановича он рассказывал так:

«Я знал его по Берлину как работника отдела „Н“ (нелегальная разведка. — А. Б.). А я тогда был заместителем начальника 1-го отдела — политическая разведка.

Деловых, рабочих контактов — как и вообще постоянных контактов — у нас никаких с отделом нелегальной разведки не было. Мы сидели довольно разобщённо. Потому как его встретил коллектив, как он проявил себя в первые дни в коллективе — ничего этого я сказать не могу.

Но вот моё впечатление: ходит лысый, серьёзный человек, немногословный, не любящий какие-то пустые разговоры, пустую болтовню — даже, может быть, сторонящийся незнакомых, неизвестных ему лиц. Держался замкнуто, не стараясь идти на какие-то широкие контакты… При этом, очевидно, цену он себе знал. Могу также сказать — но это уже по впоследствии полученной мною информации, — что он знал своё дело и его делал. Только и всего!

Позже, уже здесь находясь, в Москве, я услышал, что он играл роль родственника Абеля, принимал участие в обмене этого легендарного разведчика. В Берлине всё это нам было не-до-ступ-но! Мы об этом ничего не знали — я имею в виду сотрудников других подразделений, не отдела нелегальной разведки».

Ну что ж, вот и пришло время рассказать про «кузена Дривса» и «дело полковника Абеля».

Глава 4. Кузен Рудольфа Абеля

Нет смысла объяснять, что в мирное время подвиг чаще всего является следствием чьей-то ошибки или разгильдяйства. Герою, подчас ценой своей жизни, приходится исправлять чью-то небрежность, оплошность или, того хуже, сознательные действия, совершённые в уверенности, что «и так сойдёт».

В истории провала Вильяма Фишера, самого знаменитого до недавнего времени советского разведчика-нелегала (впрочем, других мы в общем-то и не знали), также не обошлось без ошибок — в том числе со стороны Центра.

Нет, начиналось всё замечательно. В конце 1948 года в Канаду приехал американец Эндрю Кайотис, а в мае следующего года он же, только уже как Эмиль Роберт Гольдфус, поселился в Нью-Йорке и затем, теперь как «Марк» — оперативный псевдоним разведчика, — возглавил там деятельность нелегальной резидентуры. В конце того же 1949 года опытнейший сотрудник разведки полковник Фишер был награждён орденом Красной Звезды, который он лично получит только во второй половине 1955 года, когда приедет в отпуск в Москву…

А 21 июня 1957 года Вильям Генрихович был арестован в нью-йоркской гостинице «Латам».

В очерках «История Российской внешней разведки» написано так:

«Провал, а затем арест разведчика произошёл в результате предательства помощника Фишера Хэйханена, который на почве пьянства оказался не в состоянии вести разведывательную работу и получил (под благовидным предлогом) указание возвращаться в Москву. Надеясь, что на предательстве он заработает большие деньги и обеспечит себе вольготную жизнь, Хэйханен явился к властям США и рассказал то, что знал о своём руководителе. Он сообщил, что его начальник имеет звание полковника, дал описание его внешности, характер прикрытия и примерный район его проживания. Другого он не знал»[36].

Неудивительно. В разведке каждый знает ровно столько, сколько ему необходимо и положено. Ведь многие знания — это не только многие печали, как сказано в Библии, но и лишняя возможность для утечки информации.

В итоге опытнейшие оперативники ФБР смогли определить квартиру, где проживал пока что безымянный для них полковник советской разведки, установили круглосуточное наблюдение за домом и конкретно за окнами квартиры, однако Фишер, который готовился к эвакуации и «консервировал» свои дела, дважды сумел пройти к себе домой незамеченным. В первый раз он вынес радиостанцию и содержимое одного тайника, во второй — опустошил другой тайник, но при этом уронил на пол маленький контейнер, в котором хранились личные письма, очень ему дорогие. А уже начиналась ночь и в комнате было темно, шторы плотно закрывали окна, так что разведчик совсем ненадолго включил свет и вскоре обнаружил контейнер под столом. Зато для фэбээровцев всё сложилось прямо как в популярной советской песне чуть более позднего времени: «На милом этаже квадратики огня…» — только если в песне они горели «совсем не для меня», то в данном случае этот свет послужил сигналом, что в квартире наконец кто-то появился.