Юность в кандалах - [16]

Написанное письмо процитирую здесь, орфографию и пунктуацию оставил без изменений.

«Здравствуйте дорогие родители!

У меня все хорошо. Как у вас? У меня на хате 8 человек (один парень с района). Почему не присылаете передачки? Уже курить и пожрать по нормальному хочется.

Из пожрать привезите какой-нибудь колбасы, хлеб тут дают. Из сигарет желательно парЫ блоков Явы красной в мягкой упаковке, или Примы… (далее идёт перечёркнутое предложение, объясняющее такой выбор. В нём я написал, что у них и так из-за меня нет денег. Потом решил, что это будет выглядеть жалостливо и зачеркнул написанное так, что текст невозможно разобрать) … Вы главное не нервничайте и в письме ответном напишите наш индекс и дату суда если уже знаете.

Скучаю, увидимся на суде

Ваш сын.».

Сейчас и смешно, и грустно читать это письмо. Осознаёшь, что хоть в те года во многих вещах размышлял по-взрослому, но всё же оставался подростком.

Заголовок в письме я подчеркнул одной линией, что случайно увидел парняга, сидевший рядом за дубком.

— В тюрьме ничего впустую не подчёркивается, — сказал он. — Одной прямой чертой подчёркивается людское, двумя — воровское, тремя — святое! Волнистой — мусорское!

Подчёркивания использовались в малявах, курсовых, поисковых, обращениях, прогонах, в общем, в любых письменных средствах связи между арестантами. Например, «людская», то есть порядочная с точки зрения воровских понятий, хата подчёркивалась одной прямой чертой. Вор двумя прямыми, сука или легавый волнистой линией.

Пока я писал письмо, один из сокамерников колол другому наколку на пальце. На малолетке самопальная машинка для нанесения партаков была редкостью, так как сложно было достать моторчик. Поэтому все наколки делали в основном вручную, першнёй. Першня изготавливалась различными способами, тут зависело от того как удобно кольщику. Острием для першни служила заточенная об железный угол дубка скрепка, которую обычно либо вплавляли в ручку, либо обматывали спичками. Чернилами служила жжёнка, которая изготавливалась путём сожжения подошвы либо бритвенных станков. Для её приготовления брали шлёмку, садились на дальняке и жгли под ней материал так, чтобы дым шёл ровно на дно тарелки. Затем соскребали жжёнку в бумажку, разводили её с каплей шампуня для густоты и всё, чернила готовы. Для обеззараживания иглы использовали огонь.

После того как кольщик доколол партак, я подсел к нему.

— А мне сделаешь наколку? — я с детства хотел себе татуировки, но имел только «пропеллер»[88] на ноге, который лет в тринадцать набил сам себе иглой и чернилами из стержня гелевой ручки.

— А что не наколоть-то? На, выбирай! — и он протянул мне тетрадку, с разного рода несложными тюремными наколками. В основном там были перстни, афоризмы и аббревиатуры. На малолетке любили вести различные тетрадки, куда записывали стихотворения (в основном тюремные), тексты песен, татуировки и их значения.

Первой наколкой я решил выбрать незамысловатую аббревиатуру на большой палец руки. Присел за дубок, а кольщик взял жжёнку, першню, и с сосредоточенным выражением лица начал колоть мне партачку. Получилось простенько, но неплохо. Эта наколка до сих пор со мной и довольно яркая, несмотря на прошедшие года.

Пресс-хата

На следующий день после того, как я вернулся из ИВС, в стенку, отделявшую нас от соседней камеры, раздались глухие тяжёлые удары. Америка цинканул кулаком «Спартак» по стене и подтянулся[89] на раковину для связи с соседями.

— Ой![90] Что у вас там происходит? — прокричал он в трубу, открутив её из-под раковины.

— Да всё нормально, не гони, так чисто глумимся. Расход[91]! — отозвался кто-то с соседней хаты.

— Расход! — сказал Америка и вышел с дальняка.

Через некоторое время удары раздались снова, и в этот раз сопровождались криками. Адольф сказал, что там явно происходит что-то странное, но больше на контакт соседи не шли, несмотря на наши настойчивые призывы.

На следующее утро из соседней камеры увезли на больничку опущенного. Он жил обиженным и не был «рабочим» петухом, который добровольно вступал в гомосексуальную связь. За отказ предоставить сексуальные услуги в соседней котловой[92] хате малолетки, сидевшие за убийства, по беспределу начали его избивать с особой жестокостью. Били головой об стену и забили ручку ковырла[93] в задницу.

Когда всё всплыло, соседнюю камеру вызвали на сборку, где смотрящий за малолеткой бродяга по жизни Рамзан спросил пощёчиной с каждого сидельца котловой хаты за беспредел и махновщину[94], а смотрящего и братву отстранили от воровского, объявив махновцами. Отстранение от воровского значило, что они больше не могли иметь отношение к общим делам, то есть быть при ответственности в тюрьмах или лагерях и идти по воровской жизни. На малолетке это означало автоматом попасть «на тряпку», то есть уборку в камере. После спроса их в тот же день раскидали по разным камерам.

Вскоре после того, как соседняя хата опустела, меня заказали со всеми вещами. Я отлично помнил угрозы кума о переводе на семёрки в камеру к кавказцам, и понял, что он решил их осуществить. Но, к моему удивлению, перевели в соседнюю хату, где накануне творился беспредел.