Юность - [10]

Глаза у Машеньки нежные.

- Вот, не одному вам счастливым быть! - встречает она меня утром. Отец письмо прислал. Хотите почитать?

Мне неловко отказываться, еще более неловко читать.

На голубоватом разграфленном листке - четкие, собранные строки.

"Здравствуй, моя цыганочка!.."

Письмо коротенькое, ласковое; пробежав его, почемуто ясно представляю пожилого человека, много пережившего, немного грустного. У него седые волосы, внимательные глаза, суховатые быстрые руки.

Отец журит Машеньку за самоуправство - уехала, не спросясь, бросила институт. Полушутя спрашивает:

не хочет ли она перейти в его армию? "Газета у нас такая же, а отцовский глаз ближе... Знаю, как ты сейчас вздернешь свой милый носишко, потому и не настаиваю. Хотел написать о тебе Федору Антоновичу - вашему командующему (это мой старый товарищ), да подумал, что обидишься... А вот "приданое" свое забрала - это меня тревожит. Не замуж ли ты собралась? Не торопись, дочка: счастье нам кажется всюду, а приходит только бднажды..."

- Что это за приданое? - смеюсь я.

Машенька краснеет.

- Это он сам придумал! Я написала, что взяла с собой два отреза на платье.

- Поедете к отцу?

- Ну да! Чтоб все говорили: под крылышком! Увидеть бы его.

- О чем вы тут беседуете? - подходит Гранович. Он, кажется, все еще сердится за вчерашнее; я так и заснул, не дослушав стихов.

Машенька прячет письмо в гимнастерку, - Так, ни о чем.

Гранович обиженно отходит.

- Прохоров, - зовет Кудрин,- прочтите статью.

Он присаживается рядом. Мне нравится его манера писать. Статья, правда, немного суховата, но лаконичная, четкая в выводах.

- Хорошо.

- И никаких замечаний?

- Нет.

- А не сократить ли нам этот абзац? - Кудрин отмечает ногтем на странице.

Внимательно прочитываю абзац, затем читаю статью без этого абзаца. Статья ничего от сокращения не теряет, - Значит, лучше сократить, удовлетворенно говорит майор, и мне кажется, что он улыбается.

За окном глухо и тяжело ухают взрывы, стекла в окнах дребезжат. Приподняв голову, прислушивается Метников. Удивленно взглядывает в окно Кудрин, настораживается Гранович. И только Левашов, обдумывая фразу, задумчиво грызет кончик ручки, В эту минуту входит Пресс.

- Наши бьют. Дальнобойные.

Редактор снимает шинель, садится за стол, - Капитан Левашов - ко мне!

Левашов проворно встает.

- Слушаю, товарищ старший батальонный комиссар!

- За что командир полка подарил вам наган?

Обычно невозмутимый Левашов краснеет.

- За участие в атаке - так он мне сказал...

- А еще точнее?

Левашов удивленно пожимает плечами.

- Не знаю. Что случилось, товарищ старший батальонный комиссар?

Мы все побросали ручки, слушаем.

- Случилось вот что. Сотрудник редакции Левашов...

участвует в атаке, заменяет убитого командира взвода, ведет этот взвод в атаку, успешно выполняет боевую задачу, а... - Пресс переводит дух, грозно заканчивает, - а старший батальонный комиссар узнает это последним!

И не от Левашова, а в штабе армии. Что это такое?

Поняв, что ничего страшного нет, разрешает себе переступить с ноги на ногу и стоящий по команде "смирно"

Левашов.

- Нечего улыбаться, - старается сохранить все тот же грозный тон редактор. - Отвечайте!

- Задание я выполнил, а этот случай считал не относящимся к делу. Да ничего особенного и не было: лейтенанта убило, а я - капитан...

- Видали - скромник! А на этого скромника наградной лист заполнен!

- Вот это зря! Я...

- Ладно, ладно, твое дело помалкивать! - Пресс встает, протягивает Левашову руку. - Ну, давай я тебя, капитан, поздравлю!

- Левашов, - и я! - тянется Метшшов.

- Тихоня!

- Орден могут дать!

- Только вот что, сотруднички! - грозно говорит Пресс. - Левашов кадровый офицер. Что можно ему - не велено вам. В командировках не геройствовать!

- Как бы не так! - негромко говорит Гуарий, и все, кто слышит его, смеются.

5

Один за другим исчезают за поворотом голубые автобусы.

Вчера войска нашей армии освободили город М. Сегодня вслед за политотделом туда переезжает и редакция. Это - вплотную к фронту. Утром, перед самым отъездом, нам выдали пистолеты и по две гранаты. Карманы моего полушубка тяжело оттянуты.

Обойтись в этот раз своим транспортом мы не смогли: полуторка доверху завалена бумагой, перегружать автобусы рискованно. Кудрин, Гранович и я должны добираться на попутных машинах. Левашов и Гуарий выехали в части еще вчера. Сначала решаем ехать все вместе, но опытный Кудрин советует поступить иначе.

- Рассчитывать надо только на кабины, по одному.

Машины идут не порожняком, да и ехать в открьпом кузове нелепо. Поморозимся.

"Проголосовав", Кудрин уезжает первым.

- Поторапливайтесь, - прощается он. - Не забудьте, что завтра Новый год.

Потом устраивается на трехтонке, груженной ящиками с патронами, Гранович. Я остаюсь один.

Машин, как нарочно, нет. Вернее, они идут почти нескончаемым потоком, но рядом с шофером кто-нибудь уже сидит. Направление у всех одно: на запад, к фронту.

Выкуриваю одну папиросу, другую, начинаю зябнуть.

Когда вместе со всеми - вроде не так уж и холодно.

Мимо с деревянными лопатами проходят девчата.

- Озяб? - балагурят они. - Идем снег чистить, сразу жарко станет!