Николай Михайлович ПОЧИВАЛИН
ЦВЕТУТ ЛИПЫ
Алексей принимает колхозников по личным водросам, я сижу в стороне, наблюдаю за ним.
Если б проводились конкурсы самых веснушчатых, он, несомненно, завоевал бы первое место. Веснушек на его щеках, носу, на лбу и шее, под ушами и на мочках столько, что воспринимаются они как одна сплошная веснушка. Или, точнее, как цвет лица эдакий огнисто-пестрый, ибо настоящими-то веснушками кажутся редкие, белоснежно-мраморные звездочки чистой кожи. Зимой веснушки бледнеют самую малость, с весны зацветают буйно, победоносно, - сейчас, в довершение, они оттенены еще белизной нейлоновой, с растегнутым воротником сорочки. В одном тоне и его глаза, зеленовато-карие и цепкие, и жесткие рыжие волосы, после которых любая расческа напоминает немощно-беззубый рот старика.
Перед самой войной мы вместе кончили одну и ту же десятилетку, да еще в одном классе. Помню его длинным, нескладным, остриженным наголо, с торчащими ушами. Потом помню его сразу после войны - году так в сорок шестом - сорок седьмом, прихрамывающего, худого, с тоскливыми, злыми и затравленными глазами.
Положение дел в колхозе "Новый свет", председателем которого он тогда оказался, было из рук вон плохо; Алексей ломал голову, как поднять подорванное войной хозяйство, как не то чтоб сразу облегчить, а хоть вселить надежду на лучшее будущее у мужиков, молчаливо скребущих на собраниях заросшие подбородки, у озлобленных баб, визгливо отказывающихся работать за пустые палочки-трудодни. Сдается мне, что в ту пору даже веснушки у него были не огненно-красные, а землисто-серые.
Так что, выходит, знакомству и дружбе нашей с Алексеем, считая и школьные годы, поболее тридцати лет, и зову я его по имени, как и он меня, по давней привычке; для всех же прочих он, конечно, Алексей Тимофеевич или, еще короче и уважительней, - Тимофеич. Замечаю я, к слову сказать, что обычное в молодости такое, по имени, вбращение в наши с ним годы по-особому приятно и както подспудно обнадеживающе: будто это и не нам еще, а другим под пятьдесят подкатывает...
Воды с тех пор утекло много. Алексей по-прежнему председательствует в "Новом свете", - по счастью, кстати, избежавшем укрупнений и последующих разукрупнений, - я изредка бываю у него и каждый раз обнаруживаю на селе что-нибудь новое. То исчезла последняя соломенная крыша - больно уж приметная была, у самого пруда, - и красуется вместо нее новенький шифер; то поднялся, опершись на легкие колонны, Дом культуры; то побежали вдоль порядка рогатые водоразборные колонки - совсем как на окраине областного центра. Конечно, все это - внешние приметы, но и они говорят о переменах. Не увидишь теперь и обросших щетинкой подбородков - разве что у неряхи либо у старика, а те же голосистые бабенки, коли уж и зашумят, так по совершенно противоположному поводу - если работы не дадут.
За эти годы Алексей раздался в плечах, погрузнел; хромота его стала почти незаметной, зато весьма заметно округлился и выдался живот.
- Все техника виновата, так ее! - благодушно объясняет он. - Где бы и пройтись, так некогда: машина да машина. Бывало, день за днем на своих двоих рысцой носишься, вот он, живот-то, к хребтине и прирастал. Сын в старье офицерский мой ремень сыскал - ну-ка, говорит, батя, примерь. Опоясался - так до первой дырочки, веришь ли, целой четверти не хватает. Ну ладно, если еще дождусь - по чистой спишут. А если заварушка какая, призовут - тогда что? По пузу-то - полный генерал, а по вванию - лейтенант запаса. Несоответствие!..
По причине этого несоответствия он носит просторные рубахи, чаще всего белые, неизменно расстегивая верхние пуговки; зимой - такие же просторные свитеры с широким, не облегающим горло воротом, и только в исключительных случаях, приезжая на областные совещания, облачается в костюм и повязывает галстук. В цивильном одеянии ему не то что непривычно, а просто неловко и тесно. Сам того не замечая, он передергивает плечами, словно пытаясь избавиться от модного пиджака, или, машинально оттягивая узелок галстука, недовольно вертит плотной, излишне красной шеей. Из-под густых пшеничных бровей цепкие зеленоватые глаза его смотрят не то чтобы умиротворенно, а спокойно, уверенно, нередко в них пробегает умная усмешка.
В новом, нынешнем, облике Алексея мне не по душе только одно - его грубоватость. В мальчишках был замкнутым, застенчивым, а теперь, усмехнувшись, рубит сплеча, может ввернуть соленое словцо. Причем ладно бы - под горячую руку, а то просто так, по скверной привычке и даже от хорошего настроения. Забавно, что многим это нравится, - председатель и колхозники отлично понимают друг друга.
Густые пшеничные брови Алексея недовольно оседают только тогда, когда в кабинет - просторный и недурно обставленный - входит девушка с челочкой. Покосившись в мою сторону, она решительно подступает к председательскому столу, глаза у нее синие и дерзкие.
- Алексей Тимофеич, ну так как же?
- А все так же, как сказал: не пущу. - Сбычившись, Алексей упрямо разглядывает листок перекидного календаря.
- Да ведь любовь у нас, Алексей Тимофеич, - вдруг тихо" почти шепотом говорит девушка и мнет в руках легкую косынку.
![Камешки на ладони [журнал «Наш современник», 1990, № 6]](/storage/book-covers/a8/a894e9dfa835c638eeb9ba7e592b34226a6720c4.jpg)