На колокольчиках искрилась роса.
— Вот стать бы росинкой чистой и невинной. Причудливо преломлять солнечный луч… — размечтался Обрезкин.
Общеизвестно, что если что-нибудь очень захотеть, то рано или поздно это обязательно сбудется… Обрезкин превратился в росинку. Солнышко стало припекать, Обрезкин-росинка почувствовал, как легчайшее дуновение эфира подняло его и повлекло вверх к небесным вратам. Здесь собралось уже порядочно сумрачных росинок, угрюмо теснившихся в свинцовые громады.
Задуло слева: с тропическим ливнем Обрезкин-капелька обрушился в непроточное озерцо в бассейне Амазонки. Миллионы микроорганизмов-паразитов ворвались в капельку и начали размножаться делением.
Чудом Обрезкин-капелька попал в грунтовый поток подземных вод, где песок и минералы вернули ему первозданную чистоту. Вместе с кротчайшим ручейком из родника Обрезкин-капелька впал в Мировой океан.
С поверхности Мирового океана в понедельник с водным паром путем турбулентной диффузии Обрезкин-капелька распространился вверх, откуда на той же неделе, в четверг, вновь низвергнулся на поверхность Мирового океана.
В следующий понедельник с поверхности Мирового океана путем турбулентной диффузии Обрезкин-капелька вновь поднялся вверх, откуда вновь низвергнулся на поверхность Мирового океана на закате четверга.
Обрезкина-капельку совершенно остолбенило это. К счастью, он попал в формировавшуюся массу антициклона, и пять дней их гнали до Севастополя, где они прождали над рейдом до сумерек. Очнулся Обрезкин-капелька на химкомбинате на производстве щелочей и гашеной извести.
Потом некоторое время жизнь полоскала им белье напротив ранее совершенно неизвестной ему деревни Ухаблово.
Дальше вроде повезло. Участвовал при схватывании и затвердении цемента, но выплеснулся на шоссе. Дальше снова не повезло. Неизвестно сколько промаялся рабочим телом в паровой машине. Оттуда залетел в науку. Участвовал в гидроскопическом парадоксе, смысл которого отыскивается в том, что вес жидкости, налитой в сосуд, может отличаться от силы давления, оказываемой на дно сосуда… Так, в расширяющихся кверху сосудах сила давления на дно была меньше веса жидкости, а в суживающихся — больше. Вот так вот…
Участие в гидроскопическом парадоксе морально надломило Обрезкина-капельку, и он напросился на производство спиртов, после чего и оказался в бутылке портвейна местного разлива.
Бутылку уронил на лестничной площадке блестящий сосед-собеседник Обрезкина Юра Маломальский.
Ужинал Обрезкин с женой, которая терпеливо дожидалась супруга, зная наперед, что, где бы его ни носило, он непременно повесит кепку в прихожей на заветный гвоздик.
В кунсткамере города Большие Броды со стенда-панорамы «Они живут рядом» исчез рачок-паразит Грекус-Популярус.
Отсутствие Грекуса первой бросилось в глаза совмещающей уборщице Вывертовой Ксении Борисовне. Научно-административный аппарат кунсткамеры разошелся по домам, вечерело. Ксюша позвонила по 02.
В 19.42 в кунсткамеру прибыл следователь большебродской прокуратуры лейтенант Птицын.
— Когда вы в последний раз видели Грекуса? — спросил он женщину.
Между тем блокировались вокзалы, аэропорты, граница. Подключилась ГАИ. Первой отозвалась таможня. Некто Архипов К. К. пытался провезти в чемодане с тройным дном обручальные кольца и личные сбережения в бельгийских франках.
Попытки протащить через рубеж Грекуса пока не предпринимались.
— …Вчера в это же время, в 19.30, — ответила Вывертова.
— Спасибо. Идите отдыхайте. За ложные показания дают два года. Если понадобитесь, мы сами вас везде всегда найдем.
В 19.43 перед капитаном предстал плотник кунсткамеры, живший при ней сбоку, Невпроворотов Димида Алексеевич.
— Что вы делали сегодня между 18.42 и 19.29?
Глаза плотника предательски забегали.
— В 1968 году вы украли кресло для отдыха в зале «Патологий», — напомнил капитан. — А сегодня кто-то выкрал со стенда-панорамы рачка-паразита!
— То ж кресло, гражданин следователь! Предмет досуга! А на что ж мне паразит ваш? У меня семья.
— В 1970 году вы распили с Гнедичем спирт, выданный для препарированного мушкетерского питона.
— Распили исключительно по инициативе Гнедича, — с готовностью подтвердил Невпроворотов. — Тоже сказать, с умом распили и гадюке этой по самую завязку хватило.
— Димида! — повысил голос майор. — Мушкетерскому питону с головой должно было хватить. Но вернемся к Грекусу-Популярусу. В 1971 году ты пытался с Гнедичем сдать полуметровые пробирки в угловую стеклотару с 50-процентной скидкой.
— Со стеклотарой было. А вашего Стекляруса не брал.
— Весной 1972 года ты к своему катеру «Прыткий» приспособил малазийские церемониальные весла. Теперь до рачка добрался, паразит!
— То ж весла, гражданин начальник! Я ж ими загребать мог или, скажем, по причине Гнедича, табанить! А куда мне рачка вашего в хозяйстве приспособить? Какой же с циклопика малейшего дивиден? Довольно фантасмагоричные пользы!..
— Я и слушать не хочу. Общественность тебе больше веры не дает! В сентябре ты у электрифицированного экспоната гармоничного человека все лампочки с левой стороны вывинтил, и экскурсовод Заржалов через тебя вместо гармоничного человека левосторонний паралич объяснял.