Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [207]
В этой ситуации утром 11 апреля Натлачен и объединившиеся вокруг него политики решили опубликовать заявление, что поскольку с провозглашением НГХ «все связи между Словенией и югославским правительством сделались невозможными» и «верховная государственная власть Королевства Югославия над Словенией фактически больше не может осуществляться», бан и Национальный совет «взяли на себя исполнение верховной власти на нашей территории и тем самым заботу о порядке и спокойствии и о дальнейшей судьбе нашего народа». Одновременно было принято несколько также предназначенных для обнародования постановлений о поддержании порядка и деятельности властей. В частности, офицерам и солдатам «нашей армии» на территории Дравской бановины предписывалось оставаться, до дальнейших распоряжений, в своих воинских подразделениях и соблюдать дисциплину. Полиции, персоналу органов безопасности и военнослужащим «словенских частей» вменялось в обязанность поместить на свою униформу «словенские кокарды и ленты». Одни из этих заявлений и постановлений, включая также заготовленное 10 апреля обращение бана и Национального совета по поводу предстоявшей оккупации, о котором упоминалось выше, были обнародованы по радио Любляны утром 11 апреля, а на следующий день – в газетах, другие обнародовать по радио не удалось, ибо 11 апреля около 9 часов утра радиостанция была разрушена бомбардировкой, и они публиковались лишь в газетах 12 апреля>48.
Весь день 11 апреля Натлачен пытался установить связь и вступить в переговоры с германским командованием. Он продолжил эти попытки даже 12 апреля, хотя уже вечером 11 апреля в Любляну начали входить итальянские войска, приступившие – по некоторым данным, вопреки ожиданиям Натлачена – к операции по занятию южной части Словении. Между тем гитлеровцы, чьи силы заняли северную часть Словении, отвергли переговоры с баном и Национальным советом. Сохранение территории Дравской бановины как единого целого с тем или иным собственным административным управлением, к чему стремилась словенская политическая элита, оказалось невозможным.
Наоборот, Словению разделили между государствами-агрессорами, а байская администрация и Национальный совет были оккупантами упразднены>49.
Наряду с комбинациями словенской верхушки, окончившимися в итоге крахом, некоторые обособленные маневры стали в ходе Апрельской войны предприниматься и в хорватской части югославского правительственного лагеря, представленной деятелями ХКП.
Вначале лидер партии Мачек, являвшийся первым вице-премьером, и остальная четверка министров-хорватов эвакуировались из Белграда вместе со всем правительством. На заседаниях последнего 6 и 7 апреля, которые происходили в отсутствие Симовича, находившегося в Штабе Верховного Командования, Мачек председательствовал>50. Когда на заседании утром 7 апреля правительство приняло решение о создании «узкого рабочего кабинета», Мачек был обозначен первым среди членов данного органа. Но уже на этом заседании он объявил о намерении предложить, чтобы в правительство был включен еще один представитель ХКП, ее генеральный секретарь Юрай Крневич, который в случае отсутствия Мачека замещал бы его как в правительстве, так и в «узком рабочем кабинете»>51. Цель такого шага стала очевидной, когда в тот же день председатель ХКП, посетив Симовича, известил его о своем решении покинуть правительство, где его заменит Крневич, и вернуться в Загреб, а вслед за тем на встрече с королем повторил то, о чем сказал премьеру. Попытки отговорить Мачека от намеченного шага были безрезультатными, и Симовичу пришлось согласиться с подобным решением. А лидер ХКП, не откладывая, отправился в путь>52.
8 апреля, когда германские войска еще только вели бои на севере Хорватии, а основная ее территория оставалась под контролем югославских властей, он прибыл в Купинец под Загребом, где было его имение, и провел там совещание с заместителем председателя ХКП Аугустом Кошутичем, генсеком Крневичем и баном Шубашичем. Как говорилось впоследствии в мемуарах Мачека, этой тройкой его ближайших сподвижников он был информирован о распространившихся среди хорватского населения «ужасном огорчении и возмущении в отношении сербов», которые «навлекли на нас» войну. Было решено, что вечером того же дня он выступит по радио Загреба с короткой речью, чтобы успокоить хорватов>53.
В речи, обращенной ко всему хорватскому народу, глава ХКП подчеркнул, что в условиях того величайшего несчастья, каким является война, хорватам особенно нужно быть «едиными и дисциплинированными». И призвал следовать по-прежнему его, Мачека, наставлениям. Заявив, что вернулся в Хорватию, чтобы в тяжелое время делить с людьми «все хорошее и плохое», он предупредил, что будет «по каждому необходимому случаю» давать хорватскому народу указания через организации ХКП или специальных своих представителей. А в данный момент ожидает от всех соблюдения «полного порядка и дисциплины на каждом месте, будь то дома или в армии»>54.
Если судить по этой речи Мачека, то его решение вернуться в Загреб было вызвано ожидаемым в ближайшее время поражением Югославии и задачей сохранить в хорватском обществе даже при столь драматических обстоятельствах доминирующее влияние ХКП, ее руководства, свою собственную роль политического «отца нации». Ко времени произнесения речи было еще не совсем ясно, как конкретно развернутся события в последующие дни и какие порядки будут установлены в Хорватии в результате предстоящей победы держав «оси», напавших на Югославию. Видимо, потому Мачек предпочел вовсе воздержаться как от сколько-нибудь определенной характеристики сиюминутного положения, так и от какого-либо обозначения перспектив. Тем более что происходивший подъем активности радикальных сепаратистов и волна негативного отношения в хорватском обществе к политике «сербов», считавшихся виновниками войны, не могли не усиливать осторожности лидера ХКП, крайне озабоченного тем, чтобы не растерять своей общественной поддержки.
