Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [208]

В итоге он вообще не упомянул ни о Югославии, ни о хорватских национальных интересах, сказал о «несчастье войны», но не назвал агрессоров. Однако в тогдашних реальных условиях сделанный Мачеком упор на необходимость соблюдения в данный момент «порядка и дисциплины», в том числе «в армии» (без обозначения, в какой именно, но всем было ясно, что речь идет о соединениях югославских вооруженных сил, укомплектованных хорватами), фактически был тактически приспособленным к обстановке пропагандистским противопоставлением развертыванию усташской агитации за сепаратистское выступление и распространению антисербских/антиюгославских настроений. А выработка дальнейшей конкретной линии поведения должна была, как можно понять из его речи, зависеть от последующего практического развития событий.

Позиции, которой придерживался Мачек, соответствовала предпринятая им по просьбе югославского военного командования попытка прекратить упоминавшийся выше сепаратистский бунт в воинских частях в районе Беловара, начавшийся ночью с 7 на 8 апреля и развернувшийся 8 апреля в полную силу. Но его собственные телефонные обращения к предводителям бунтовщиков с целью их урезонить и миссия посланного им с той же целью в Беловар Джуро Кемфели, верховного командующего формированиями Крестьянской и Гражданской защиты, окончились безрезультатно. Кемфеля был столь деморализован отпором, которым его встретили в Беловаре, что по возвращении в Загреб тут же отказался от своего поста⁵⁵. Нараставшая сепаратистская волна становилась фактором, определенным образом лимитировавшим политические возможности верхушки ХКП во главе с Мачеком.

А сразу следом, уже 10 апреля, ситуация крайне усугубилась, когда германские войска вошли в Загреб и Кватерник декларировал создание НГХ: Мачек тут же оказался перед необходимостью определить публично свою позицию по отношению к столь радикальным переменам. Необходимость была тем более настоятельной, что и сам Кватерник, и германские эмиссары, в контакте с которыми он действовал, посетили в тот день Мачека, находившегося в своей загребской квартире, и стали добиваться, чтобы он немедленно сделал заявление в поддержку образования НГХ, адресованное хорватскому народу. Предъявленное, таким образом, лидеру ХКП требование аргументировалось необходимостью сохранения спокойствия и порядка и предотвращения эксцессов.

Мачек, частично споря с незваными визитерами об отдельных аспектах содержания и формулировках, которые должны быть в такого рода документе, тем не менее почти сразу согласился сделать заявление. С участием находившегося у него Кошутича он составил текст, в итоге, после внесения некоторых поправок, ставший приемлемым для немцев и Кватерника. Этот окончательный вариант был передан Кватернику, который распорядился зачитать его по радио Загреба сразу после своего собственного радиовыступления с декларацией о создании НГХ⁵⁶. Заявление Мачека начиналось указанием на то, что «полковник Славко Кватерник, вождь националистического движения в стране», провозгласил «свободное и независимое хорватское государство на всей исторической и этнографической территории Хорватии и взял на себя власть». А затем Мачек призвал «весь хорватский народ подчиняться новой власти», а «всех приверженцев ХКП, находящихся на управленческих постах» всех уровней администрации или в органах местного самоуправления, «искренно сотрудничать с новым национальным правительством»⁵⁷.

В историографии многократно оценивалось это заявление. И даже авторы, далеко не одинаково рисовавшие в целом политику Мачека, в большинстве случаев сходились так или иначе на том, что оно оказывалось выгодно как оккупантам, так и устанавливавшемуся под их эгидой правлению усташей. Ибо нацеливало хорватское население по меньшей мере на лояльность тем и другим, а весь существовавший в бановине Хорватия управленческий и полицейский аппарат – на то, чтобы пойти на службу НГХ. Однако, что касается не менее важного вопроса о причинах такой позиции лидера ХКП, в исторической литературе существуют серьезные различия во мнениях.

При коммунистическом режиме в Югославии, для которого Мачек, ставший с 1945 г. эмигрантом (об этом еще будет речь впереди), являлся злейшем политическим врагом, идеологическая установка, исходившая от власти, была нацелена на дискредитацию председателя ХКП. В том числе и его прошлой деятельности, прежде всего как раз той, которая относилась к периоду Второй мировой войны. Существенно влияя на послевоенную югославскую историографию, такая установка особенно сказывалась в сербской историографии, где это еще и усиливалось, преимущественно с 1960-1970-х годов, постепенно все более проявлявшимся взглядом, согласно которому накануне и в ходе Апрельской войны 1941 г. хорватское общество представляло собой средоточие наиболее мощных и массовых сепаратистских, антиюгославских устремлений. В одних случаях дело рисовалось, без всяких доказательств, таким образом, будто само возвращение Мачека в Хорватию было вообще актом сознательного предательства – «бегством навстречу агрессору», а соответственно, заявление 10 апреля – столь же сознательным актом помощи созданию НГХ