Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [188]

В этих чувствах переплетались разные душевные порывы и политические устремления. Многими, если не большинством, прежде всего обычным «человеком с улицы», в том числе массой приверженцев сербской династии как олицетворения «своего» государства, уступка германскому диктату воспринималась как несовместимое с национальной честью подчинение врагам и измена союзникам по драматической для Сербии эпопее Первой мировой войны, память о которой в сербском массовом сознании запечатлелась в ореоле героизма. А для людей антифашистских убеждений, либеральной и гражданско-демократической ориентации или умеренно левых настроений это чувство совмещалось с ощущением недопустимого позора, каким в их глазах явилось присоединение страны к лагерю нацизма и фашизма. Те и другие воспринимали переворот как желанный отказ от присоединения к Тройственному пакту. Что же касалось левых радикалов, главным образом коммунистов, то в их рядах как сербы, так и несербы реагировали на путч одинаково, поскольку это определялось не их этнической принадлежностью, а политической ориентацией. Для них переворот был лишь началом, которым следовало воспользоваться в целях развертывания борьбы за революционные или хотя бы частично революционные внутриполитические изменения, за «народную власть», а во внешней политике – за тесный союз с СССР. В сербском обществе идея союза с СССР как фактора, способного содействовать защите Югославии от опасности со стороны «оси», разделялась и заметной частью некоммунистов из числа тех, кто приветствовал переворот. Для многих из таких людей это было скорее выражением традиционной ориентации на Россию. Но у части сторонников путча просоветские призывы не встречали поддержки и даже могли вызывать негативную реакцию ввиду отрицательного отношения к большевизму и Советскому Союзу¹¹⁰.

Энтузиазм сербских масс по поводу победы путча был вызван не только тем, что они отвергали присоединение к Тройственному пакту. Нынешняя историография фактически во всех постюгославских странах чуть ли ни единодушно – хотя с совершенно разными и даже полярными оценками – констатирует, что упомянутые массы в своем большинстве воспринимали переворот как ликвидацию режима, чья не только внешняя, но и внутренняя политика являлась в их глазах враждебной интересам сербов. В отношении внутренней политики такое восприятие было связано главным образом с созданием в конце августа 1939 г. автономной бановины Хорватия. Как уже отмечалось выше, ее образование способствовало тому, что в большой части сербского общества сложилось крайне отрицательное отношение к регентству и правительству, особенно лично к Павлу (см. предыдущую главу). У этих общественных слоев переворот порождал естественные ожидания, что смена власти повлечет отмену соглашения Цветковича – Мачека и хорватской автономии, во всяком случае, с теми границами бановины Хорватия, которые были соглашением установлены. А что касалось внешнеполитического аспекта, то при всей неодинаковости конкретных устремлений, все те, кто приветствовал свержение регентства и правительства Цветковича – Мачека, были вместе с тем более или менее едины в убеждении, что произошедшее означает аннулирование присоединения Югославии к Тройственному пакту.

Однако и по поводу пересмотра соглашения Цветковича – Мачека, и даже по поводу аннулирования венского протокола, ради чего как будто и был совершен переворот, новое руководство страны на самом деле оказалось перед более чем сложной дилеммой.

Выше уже отмечалось, что известные до сих пор документы не содержат достаточно внятных сведений о том, какие рассчитанные на перспективу политические планы строились руководителями заговора в ходе подготовки переворота. И во внутренней, и во внешней политике. В частности, что касалось последней, мы не знаем, как в самый канун путча те, кто возглавлял его, представляли себе действия, которые в случае успеха им следует предпринять в отношении уже подписанного в Вене 25 марта протокола о присоединении Югославии к пакту.

Если верить мемуарным источникам, еще до 25 марта генерал Симович, решительно выступая против присоединения, занимал такую позицию и во время нескольких тогдашних аудиенций у Павла и Цветковича. Он им даже, по сути, угрожал, заявляя, что в случае, если присоединение Югославии к Тройственному пакту все-таки произойдет, могут вспыхнуть антиправительственные выступления народа и воинских частей. А на вопрос Павла о том, как же быть, коль скоро при отказе от присоединения последует нападение «оси» на Югославию, генерал давал ответ, что надо воевать. Но уточнял, что поскольку югославская армия вряд ли будет в состоянии долго оказывать фронтальное сопротивление врагу, единственным способом ведения войны сможет быть комбинация партизанских действий, которые будет вести в горах одна часть вооруженных сил, с отступлением другой, более крупной части армии в Грецию, чтобы там повторить опыт создания салоникского фронта, опробованный в Первой мировой войне. При этом Симович особо указывал на необходимость нападения югославской армии на итальянские войска в Албании, чтобы обеспечить свое положение с юга и прочную связь с Грецией, а одновременно захватить значительные итальянские военные запасы. И подчеркивал (возможно, располагая какими-то сведениями на сей счет), что уверен в последующем нападении Гитлера на СССР, в результате чего Германия окажется в тяжелом положении, а затем потерпит поражение, будучи не в состоянии противостоять Англии, Советскому Союзу и США