Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [182]

. Последнее имело в виду Англию и потому, как надеялись авторы доклада, могло бы вызвать интерес германской стороны. Хотя в самом же докладе не возлагалось особых надежд на эти предложения, часть из них была Павлом санкционирована. 20 января 1941 г. неофициальный югославский эмиссар вступил в контакт с Берлином, предлагая встречу Цветковича с министром иностранных дел Германии Риббентропом. Это было в конце января одобрено Гитлером, который решил и сам принять Цветковича. 6 февраля последовало от Риббентропа приглашение на переговоры Цветковичу и югославскому министру иностранных дел Цинцар-Марковичу⁷⁰.

При подготовке к визиту, которая происходила на фоне поступавших в Белград сообщений о наращивании численности немецких войск в Румынии, готовившихся к последующему вступлению в Болгарию, а оттуда – к действиям в Греции⁷¹, югославское правительство, следуя упомянутым выше наметкам, рассмотренным принцем-реген-том, поручило посланнику в Москве Милану Гавриловичу прозондировать советскую позицию в связи со складывающейся ситуацией⁷².

Какуже говорилось, советское руководство было заинтересовано в том, чтобы поддержать Югославию, в том числе и содействием усилению ее оборонного потенциала, для противостояния угрозе ее подчинения «осью». Но оно пыталось совместить это с сохранением советско-германского взаимодействия, основанного на договоренностях 1939 г. Отсюда возникало постоянное советское опасение, как бы не обнаружить себя перед Берлином в качестве противовеса немцам в Югославии и не поставить под угрозу отношения с Германией. На предпринимавшиеся вслед за установлением советско-югославских дипломатических отношений попытки югославской миссии в Москве прояснить в Народном комиссариате иностранных дел (НКИД) СССР, какова может быть позиция Советского Союза при том или ином критическом обороте событий в балкано-дунайском регионе, а особенно при возникновении непосредственной угрозы независимости или территориальной целостности Югославии, советская сторона неизменно предпочитала уклониться от ответа⁷³. А в посланной 17 октября 1940 г. Молотовым как наркомом иностранных дел установке о том, какой линии поведения следует придерживаться полпредству СССР в Белграде в его отношениях с югославским руководством, указывалось, что Москва сочувствует делу независимости Югославии, но если речь идет об отношениях СССР с Германией, то, поскольку последняя выполняет августовский договор 1939 г., у советского правительства нет оснований для вмешательства в ее действия⁷⁴. Такая позиция сказалась и в вопросе о возможности приобрести в СССР вооружение, необходимое для югославской армии. Приобретение советского оружия и военной техники было крайне важно для Югославии. Ибо Германия и Италия всячески тормозили обещанную ими Белграду продажу военных материалов либо поставляли устаревшее и часто некомплектное вооружение, а британские поставки были крайне ограничены ввиду военных потребностей самой Англии, с трудом удовлетворявшихся при помощи США⁷⁵. Поэтому югославская сторона была очень вдохновлена, когда в сентябре 1940 г., как только в Москве приступил к работе югославской военный атташе Жарко Попович, он был принят на самом высоком военном уровне – наркомом обороны С.К. Тимошенко вместе с начальником Генштаба К.А. Мерецковым, которые выразили стремление пойти навстречу югославским нуждам в вооружении. После чего между Наркоматом обороны и Поповичем начались переговоры о поставках⁷⁶. Переговоры тянулись с перерывами до февраля 1941 г. Но несмотря на достижение договоренности об объеме, ассортименте, способах поставок, Москва, вопреки неоднократным обещаниям, так их и не начала. Судя по непрерывно высказывавшемуся при этом Поповичу советскими представителями опасению, как бы обязательная тайна поставок не была нарушена при их осуществлении, главным в советской позиции оставалась боязнь нанести ущерб отношениям СССР с Германией⁷⁷. Таким образом, Москва в реально проводимой ею политике избегала ангажироваться оказанием какой-либо поддержки Белграду.

Такой же советская позиция оказалась и когда 8 февраля 1941 г. Гаврилович, выполняя упомянутое выше поручение, исходившее от югославского правительства, попытался выяснить советскую позицию в связи с наращиванием германских войск в Румынии, подготовкой к их вступлению в Болгарию и опасностью, непосредственно складывавшейся для Югославии. На вопросы Гавриловича принявший его первый заместитель наркома иностранных дел А.Я. Вышинский уклонился от определенного ответа, в результате чего посланник сообщил в Белград о своем впечатлении, что СССР, несмотря на свою заинтересованность в балканском регионе, пока все еще предпочитает выжидать и не вступать из-за Балкан в прямой конфликт с Германией⁷⁸. Вывод Гавриловича был верен, но, как и неполучение вооружения из СССР, не способствовал упрочению позиции Белграда в противостоянии нацистскому диктату.

В итоге на состоявшихся 14 февраля переговорах Цветковича и Цинцар-Марковича с Гитлером и Риббентропом Цветкович выдвинул лишь предложения о югославском посредничестве для прекращения итало-греческой войны и об инициативе Югославии с целью создания югославо-болгаро-турецкого блока, призванного не допустить ожидавшейся тогда высадки британских войск в Греции. Но с германской стороны это было встречено более чем скептически. Зато усиленно повторялся тезис о необходимости присоединения Югославии к Тройственному пакту. Югославский премьер, заверяя нацистских собеседников в стремлении к всемерному сотрудничеству Белграда с Берлином, на деле ограничился ответом, что доложит принцу-регенту Павлу настоятельную германскую рекомендацию. Вместе с тем Цветкович осторожно сослался на то, что вопрос о присоединении к Тройственному пакту труден для Югославии с внутриполитической точки зрения ввиду необходимости считаться с массовыми настроениями среди населения. Но как аргумент он предпочел упомянуть не антигерманские настроения в сербском обществе, а вспышку антиитальянских чувств, вызванных заявлениями итальянской стороны, имевшими враждебную в отношении Югославии направленность