Юг в огне - [5]

— Заткните ему, молокососу, глотку! — рявкнул грузный старик, поняв, наконец, о чем вел речь Виктор. — Ишь, щенок, мужичья мразь, — учить нас будет!.. Кто ему дал право перед нами, казаки, речи говорить?..

Толпа дрогнула, зашумела:

— Стащить мужика!

— По морде его!

— Бей его!

Угрожающе рыча и ругаясь, размахивая кулаками и костылями, к крыльцу двинулись старики.

— Бей его!

— Бей!

— Не имеете права! — перекрикивая рев озверевших стариков, надрывался побледневший Виктор. — Я такой же свободный, равноправный гражданин, как и вы… Я — воин нашей доблестной армии!.. Я защищал на фронте родину!

— Стащить!.. Бить! — хрипели голоса. — Сечь его плетьми!

Грузный старик с белой патриаршей бородой первым взобрался на крыльцо. Он схватил Виктора за ворот, заорал:

— Душу выну, мать твою черт!

— Не имеете права бить, — кричал Виктор. — Я — георгиевский кавалер.

Атаман подкрался из-за окруживших юношу стариков и булавой стукнул его по голове. Виктор повалился на крыльцо.

— А ну разойдись! — исступленно закричал Прохор, распихивая вместе с фронтовиками стариков и размахивая наганом. — Разойдись, не то стрелять буду!

— Ишь, за родню заступается! — взревел грузный старик. — Бей и его! Но, увидев в руках Прохора револьвер, трусливо заморгал, попятился. Застрелит еще ж, дурак…

Взбешенный, вздрагивающий от волнения, Прохор выстрелил вверх.

Бабы взвыли:

— Ой, батюшки, смертоубийство!

— Отойдите, снохачи! — в гневе кричал Прохор. — Не то мозги вышлепаю!

Отплевываясь и отмахиваясь, толкая друг друга, старики попятились от него.

— Шальной, будь он проклят!

— Ей-ей, бешеный, пристрелит еще.

— Ты живой? — нагнувшись над Виктором, сурово спросил Прохор. — А ну вставай! Глупец! Нужно ли тебе было ввязываться в это дело? Вздумал кого агитировать! Да им хоть кол на голове теши — все равно не проймешь.

Виктор медленно поднялся и отер платком со лба кровь.

— Кто это тебя? — спросил Прохор.

— Не знаю.

— Это его атаман булавой долбанул, — сказал кто-то из фронтовиков, помогавших Виктору надеть шинель.

Прохор оглянулся, отыскивая взглядом атамана. Но ни его, ни помощников, на крыльце уже не было.

— Пойдем к нам, — сказал Прохор Виктору. — Я тебе обмою голову и йодом залью.

Прохор и Сазон повели Виктора под руки. Старики мрачно смотрели им вслед.

II

Василий Петрович Ермаков, высокий, кряжистый старик лет под шестьдесят, происходил из старинного казачьего, уважаемого в станице, рода. Ходила молва, что род его начался от знаменитого Ермака Тимофеевича, покорителя Сибири.

Так это или нет, точно никто не мог утверждать. Не мог этого сказать и сам Василий Петрович, но слухи такие льстили его самолюбию, и он их не опровергал.

За богатством и почетом Василий Петрович не гнался, но и нужды не знал. Жил крепким хозяином, хотя наемных батраков никогда не имел. Со всеми работами по хозяйству управлялись своей семьей.

Семья у Василия Петровича хотя и была небольшая, но работящая, прилежная.

Правда, с началом военных действий Ермаковы стали жить значительно хуже. Старшего сына Захара, степенного, трудолюбивого казака, с первых же дней войны мобилизовали. В одном из сражений он пропал без вести. Слух ходил, будто он в плену у немцев. Пошел служить в Атаманский казачий полк и меньшой, неженатый сын — Прохор. Средний же сын, Константин, давно уже отбился от двора. По окончании Усть-Медведицкой учительской семинарии некоторое время он учительствовал в своей станице в двухклассном училище, а как началась война, ушел в шкоду прапорщиков. Теперь он уже в чине есаула командовал отдельной сотней в Ростове-на-Дону. Там он и женился. Говорят, взял дочку какого-то богатого азовского рыбопромышленника. Василий Петрович никогда к сыну в Ростов не ездил и снохи не видел.

Теперь старик жил с женой Анной Андреевной да со смешливой дочушкой красавицей Надей.

Жила в доме еще и сноха Лукерья — жена Захара — с двумя озорными сынами-казачатами.

Пришлось Василию Петровичу на склоне лет самому работать в поле. Правда, сноха Лукерья была доброй помощницей. Тихая, спокойная женщина, она работала за троих. По своей ловкости и сноровке она могла любого мужчину заменить. Да и Надя немалую помощь оказывала.

Анна же Андреевна, еще бодрая, живая старуха, по домашности управлялась и за внуками присматривала.

Василий Петрович в дни своей юности, когда еще был неженатым парнем, полюбил красивую девушку Нюру, дочь иногороднего кузнеца и искусного маляра Андрея Семеновича Волкова. Нюра ответила ему взаимностью. Молодые люди сговорились пожениться. Но это осуществить было не так легко.

В казачьих станицах существовала острая сословная вражда. Казаки презирали Иногородних, пришельцев на Дон из центральных губерний России, считая их какими-то низшими существами. «Хам», «мужик», «кацап» — так с пренебрежением называли казаки иногородних. Породниться с иногородним для казака считалось позором, недостойным делом.

Поэтому, когда Василий Петрович заявил родителям о своем желании жениться на Нюре, они категорически воспротивились этому.

Целый год шла борьба в семье Ермаковых, пока Василий Петрович не добился своего. Он сказал родителям, что если они не дадут согласия на брак с любимой девушкой, то он на всю жизнь останется холостяком. Зная упрямый характер своего единственного сына, старики согласились дать ему благословение.