Юджиния - [91]

— И что же будет?.. — с подвыпившим любопытством спросила она.

— Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь узнала или увидела, что может быть… Перестань находить извинения своей слабости.

— Я не слабая, я сильней вас всех. Но я больна, я больше не нужна тебе, и ты поэтому ходишь… на свидания.

Она даже рассмеялась от неожиданности.

— Не смейся над моим несчастьем, — сказала она серьезно. И выпила подряд две рюмки. Теплой водки…

Александра передернуло. После этого горько произнесла:

— Не смейся. У меня горе — я теряю своего мужа.

— Послушай, зайчик во хмелю, самый и самый сильный среди всех. Сейчас ты обнимешь мою шею, я возьму тебя за талию и отведу в спальню. Где ты ляжешь на кровать, примешь свои лекарства и подумаешь о своем недопустимом поведении. И если я еще раз увижу тебя пьющей…

Она уже встала и обвила его шею рукой.

— Я только должна выпить еще одну, — прошептала она, — чтобы узнать, действительно я тебя боюсь или нет.

Их губы слились в поцелуе.

Пьяный детский сад, подумал он. И ему стало страшно. Животный, звериный, нечеловеческий страх скрутил его внутренности, когда он обнимал это прижимающееся тело.

До кровати они не дошли, ее вырвало в ванной.

Перелет в Нью-Йорк она перенесла плохо. И в лимузине лежала на заднем сиденье, не в силах подняться. И только виноватая улыбка застыла на ее губах. Александр был не в силах на это смотреть.

Она казалась гораздо более сильной, чем он представлял: ни одной жалобы не слетело с ее губ.

В субботу, поздно утром, они прилетели обратно домой. Юджинию пришлось тут же положить, после ужасной недели химической терапии у нее, несмотря на все ее сопротивление и попытки, не осталось сил. Уже падая в сон, она с грустью спросила:

— У тебя опять сегодня «дела»? И также поздно вечером?

Он выключил небольшой ночник (окна были задернуты легким бархатом), ничего не сказав. Наклонившись, он поцеловал ее в дрогнувшую щеку. И ощутил влагу на своих губах.

Александр спускался вниз по лестнице, думая: как ей пришло в голову, что в такой момент он может видеться с другой? Впрочем, кто поймет женщину — тот станет Богом.

В этот день он и Кении встречались с докторами, которые экспериментировали с новыми видами лечения рака, используя европейские препараты, не разрешенные в Америке. Пока американская бюрократия (и F.D.A.) утвердит новый препарат, могут пройти десятилетия. Терять было нечего, и Александр заказал целую коробку экспериментальных препаратов, которые должны были приостановить и затормозить процесс. Лекарства прилетали из Швейцарии на следующей неделе.

Дворецкий распахнул дверцу его «ягуара» и повел машину в гараж.

Дайана грустно покачала головой и показала глазами наверх.

— В холодильнике было заморожено три бутылки вашей водки, мастер, теперь осталась одна…

Александр с нелегким сердцем поднимался наверх. Надо было что-то делать, он терялся, впервые не зная — что. Он жалел ее и не хотел поступать резко.

Александр не поверил своим глазам, когда увидел Юджинию, курящую тонкую черную сигарету. Бутылка была почата, и «пьяница» чувствовала себя уверенно, выпивая из трех рюмок сразу.

— Я не помешаю? — спросил, сдерживаясь, Александр.

— Какие дела у тебя были сегодня, мой муж? В субботу, вечером, когда абсолютно все закрыто.

— Ты-таки хочешь, чтобы я отчитывался.

— Конечно. Я все-таки пока твоя жена, живая…

— Юджиния, — предостерег он.

— Пропой мне новую лунную рапсодию. Или расскажи другую сказку из «Тысячи и одной ночи», которые тебе так нравились в ранней юности.

— Тебе категорически нельзя пить.

— Это моя жизнь! — вскрикнула неожиданно она. Он никогда подобного или даже приблизительного не слышал.

— Остановись, ты не ведаешь, что творишь.

— Я — ведаю, а ты, ты… — она запнулась, чувствуя, что, если единожды перейдет черту, возврата не будет.

— Ну-ну, продемонстрируй, какая ты смелая, покажи, как водка развязывает язык. И скажи мне слова, которые никогда не говорила.

— Я скажу, я скажу, — она собиралась с силами, — ты, ты… предал меня, ты изменил мне, ты — изменник. Ты разрушаешь мою любовь, ты все разрушил. Ты больше не прикоснешься ко мне, после другой…

Он коротко размахнулся и со всей силы, забывшись, дал ей пощечину.

Ее глаза замерли в его, полные ужаса и слез. Она онемела, боясь пошевелиться. Он опустился перед ней на колени, почти упав. И обхватил руками. Он почти задушил ее в своих объятиях, когда она шептала «сильней, сильней».

— Юджиния, Юджиния, прости меня. Я сорвался…

— Что ты, милый… Это ты прости меня, я сказала такие ужасные вещи — прости, любимый. Ты моя жизнь, не бросай меня. Я не смогу жить без тебя. Ты мое счастье и смысл, и день, и солнце, и воздух, и дыхание.

Он стал покрывать ее лицо поцелуями, как безумный. Он клял себя, что поднял руку на нее. На это уникальное создание, единственную душу в мире, благодаря которой он жил, существовал, желал, писал.

— И ты любишь меня?

— Безумно.

— А я тебя еще безумней, — теперь радостные слезы счастья текли из ее глаз. — Я клянусь, я обещаю тебе, что больше не буду пить и — курить…

— Никогда, — подчеркнул он.

— Никогда, любовь моя. — Она целовала его шею. — Только выпей со мной один, последний раз: я всегда мечтала выпить с тобой — твоей водки. И почувствовать… Ты такой сильный… Я думала, ты начнешь пить, когда узнаешь, что я больна.