ЮбРуб - [9]

Шрифт
Интервал

И он, подвывая от отчаяния, искал и ползал, ползал и искал.

В 00.42, когда штаны на коленях превратились в лохмотья, пропитавшиеся кровью из стёсанной кожи, луч фонарика выхватил слившийся с серой тротуарной плиткой реверс сверхрубля. «А-а-а! А-а-а! — заорал Михаил, не найдя более адекватного выражения своим чувствам. И подытожил: — А-а-а!»

Он победоносно прошествовал мимо девушки, которая за четыре года работы в пансионате навидалась всякого, но с таким инцидентом сталкивалась впервые, вернулся в номер, долго и с наслаждением стоял под горячим душем, не отводя глаз от водружённой на мыльницу монеты.

Терять её из вида Руднев более не собирался.

* * *

— Сверхрубль! — полыхнула первая мысль после пробуждения. Внезапная, как аварийное отключение света. — Сверхрубль!

И тут же, после взрыва, срыва, почти паники — успокоение: монета лежала на журнальном столике, и радостный Ильич протягивал руку в приветственном жесте, будто желая владельцу доброго утра.

Вопреки опасениям, голова болела не критично — лишь в мягкой сердцевине мозга вяло копошилось когтистое насекомое. Да ещё саднили разодранные колени. Ничего, терпеть можно.

В 9.55 Михаил покинул пансионат, кормёжка которого внезапно стала его раздражать, и отправился искать более-менее приличный ресторанчик. Как назло, межсезонный курорт благополучно дремал, и все заведения с вывесками, от дизайна которых не страдало чувство прекрасного, открывались после полудня, а то и ближе к вечеру. Пришлось довольствоваться пиццерией.

Заказав острую El Diablo с перцем халапеньо и чёрный чай, Михаил расположился за столиком поудобнее и подвёл итоги и балансы. Итак, он стал обладателем артефакта, аккумулирующего финансовые потоки для своего хозяина. И этот чудеснейший деньгомагнит реально действует!

Омрачал достоинства сверхрубля неприятный факт: практически все известные его владельцы плохо кончили. Оставалось гадать, что произошло с теми, о ком не знал автор блога.

Но здесь Руднев проблемы не видел: он не собирался заниматься криминалом или рисковать жизнью, плавая в штормящем море. Куда важнее — сохранить заданный курс и удачу в секрете: за столь расчудесную баблокачку могут и убить. Не задумываясь о принципах гуманизма.

Михаил дожевал неожиданно вкусную пиццу и, расплатившись с миленькой официанткой, отправился наслаждаться весенними ароматами. На улице посчитал сдачу и удовлетворённо хмыкнул: с пятисот ему дали семьсот пятьдесят. А то, что за ошибку, вероятнее всего, вычтут из зарплаты симпатяги — так это ж её проблемы. Внимательнее надо относиться к работе!

В 11.03 Руднев понял, что за ним следят. Сначала подумал: показалось, но обострилась паранойя. Решив удостовериться, что нервничает зря, он обернулся и уткнулся взглядом в невысокого человека в серой ветровке и больших чёрных очках, излишних в пасмурную погоду. Благодаря им он и запомнил этого типа минут десять назад на аллее хвойного парка рядом с Вечным огнём.

Михаил присел на лавочку. Очкарик сделал то же самое, достал телефон и уставился в экран. Когда через пять минут Руднев встал, человек, выждав пару секунд, поднялся.

Мысли полетели, как вспугнутые кошаком голуби: «Ага. Следят. Но кто? И как узнали? Не может быть! За такой-то срок! Может, обычный гоп-стоп? Кто знает, что у них в Анапе за нравы?! Может, во мне за километр отдыхающий виден? А раз турист, то при деньгах, понятное дело. Чёрт! Что же делать?!»

«Бежать!» — истерично тявкнул внутренний голос, и Михаил не стал сопротивляться, припустив со всех ног и не обращая внимания на удивлённые лица благостно-расслабленных прохожих, наслаждающихся прогулкой по ещё не перегруженному миллионами гостей городу.

Последний раз Руднев полноценно бегал в студенчестве, на занятиях физрой. Потому нарисованный воображением лёгкий, преисполненный грацией бег в реальности обернулся грузной, да с одышкой, косолапостью — ноги заплетались, сердце выскакивало.

То ли преследователь был ещё более неуклюжий, то ли растерялся от такого кунштюка, но через пять минут потного позора Михаил погони не обнаружил. По улице Пушкина прохаживалась молодая мамочка с коляской, старик выгуливал полинявшую, похожую на ветхую мочалку болонку, да крутил педалями велосипедист. Ни следа треклятого очкарика! Ура!

Обрушившись увесистой филейной частью на скамейку, Михаил восстанавливал дыхание, ощущая себя развалюхой и астматиком со стажем. Однако все недомогания сводила на нет терапевтическая мысль о притаившемся в боковом отделении кошелька сверхрубле. И о выпавшей у кого-то из кармана тысячерублёвке, застрявшей между рассохшимися деревянными планками скамьи.

В 11.37 Руднев вернулся в номер, закрыл его вдобавок к автоматически защёлкивающемуся замку на непонятно как пережившую модернизацию щеколду. Глянул в окно: внизу ползли таракашками редкие прохожие. По дороге ехали автомобили и маршрутки, возле ствола рослого платана подкачивал колесо велосипедист.

Велосипедист!

Тот самый или нет, определить Михаил не смог. Вроде одет так, да не так. А за углом промелькнула серая ветровка.

«Паранойя! Бред! Я не буду сходить с ума! Я сорокалетний здравомыслящий мужик с двумя высшими. У меня в отделе двадцать три подчинённых и секретарша Жанночка, с которой изредка случается неплохой секс. Через меня идут потоки важнейших документов. И что, я буду трястись от ужаса при виде плюгавика в куртке и дебила-велосипедиста?! Ну на!..»