ЮбРуб - [8]

Шрифт
Интервал

P. S. На этом эпизоде след сверхрубля теряется. Новых упоминаний о нём нет уже больше двадцати лет».

— Ха! А след-то нашёлся! — воскликнул Михаил, бросая смартфон на подушку.

От обилия информации он подустал, но воодушевление накатывало свежими приливными волнами. Мысли неслись вскачь не хуже холёного ахалтекинского жеребца, и гордо лежащий посередине журнального столика артефакт казался не случайным зигзагом судьбы, а заслуженно пожалованным ей ключом к новым — безграничным! — возможностям.

— Без денег жить нельзя на свете, нет! — пропел Руднев слегка отредактированную арию из «Сильвы» и, повинуясь сиюминутному порыву, вскочил с дивана и станцевал нечто малопривлекательное, но крайне экспрессивное, спазматически дрыгая ногами и руками и встряхивая головой.

Начиналась полная приятных сюрпризов жизнь. И это надо было срочно отметить!

Одевшись и положив сверхрубль в кошелёк — деньги к деньгам! — излучающий флюиды счастья Михаил покинул номер, одарил широченной улыбкой девушку на ресепшен и, распахнув дверь, вдохнул аромат анапской весны.

В 19.46 он заказал в неожиданно стильном для курортного заведения баре Brookwin самое дорогое, по-настоящему роскошное итальянское вино, а также лучшие блюда от шеф-повара. Не успел Руднев опустошить первый бокал терпкого напитка, к нему за столик подсел менеджер и провозгласил, что Михаил — тысячный с начала года посетитель заведения и в честь этого ужин обойдётся ему бесплатно.

Обладатель сверхрубля по-барски смиренно принял известие и спустя пару часов три бутылки элитного алкоголя и зачем-то заказанного «на десерт» литра крафтового пива, с трудом извлёк тело из кресла — пора было проложить траекторию пути до пансионата.

В 23.17 в дверь его номера требовательно постучали. По звуку показалось, не кулаком, а тяжёлым металлическим предметом. С трудом покинув лежбище, Михаил, держась за стену, дошагал до коридора и, набычившись, хотя никто его видеть, конечно, не мог, грозно вопросил:

— Кто там?

— Кто-кто, мил человек? Я!

Голос был мужской, восхищённо-оптимистичный, не юный. Подвоха он, на первый взгляд, не таил.

— Не понял… Кто я?

— Ульянов я! Владимиʼг Ильич! Пʼгишёл забʼгать свою ʼгеликвию. Отʼгывайте немедленно именем ʼгеволюции!

Михаил окончательно утвердился во мнении, что крафт был лишним, и решил игнорировать буйного гостя, сочтя его алкогольным фантомом. Тот, однако, не угомонился — вновь саданул по дереву увесисто, будто тараном.

— Отʼгывайте, ʼГуднев, говоʼгю! Вʼгемя, батенька, деньги! А я тоʼгоплюсь! И пʼгемного!

— Не открою, — мрачно изрёк Михаил. — Хоть обдолбись там, коммунист хренов.

— Эй-эй-эй! За такие слова и схлопотать можно! По кумполу! — гость обрушил очередную серию крепчающих раз от раза ударов. — Могу и ногой наподдать! — И Ленин действительно лупанул с невероятной силищей и сделал это, как и обещал, ногой. Да так, что казённая обитель мигом сдала позиции — дверь слетела с петель.

От грохота Руднев отпрянул. Напротив него в облаке пыли стоял Владимир Ильич Ульянов собственной персоной — будто с картинки «Букваря» из Мишиного детства: невысокий, с плешью на всю голову и бородкой клинышком, с озорными искорками в прищуренных глазах. В одной руке вождь мирового пролетариата, одетый в строгий серый костюм с алым галстуком и стильную жилетку оттенка крокодиловой кожи, сжимал серп, в другой — молот.

— Что ж вы, батенька, по-добʼгому не захотели? Получите в ответ наше пʼголетаʼгское «фи». И подаʼгочек впʼгидачу!

Ленин раскинул руки а-ля Брюс Ли и с оглушительным воплем «кия!» совершил несколько супербыстрых движений опасными инструментами, со свистом рассекая воздух и наступая на Михаила с напором «броневичка». Руднев понял: спасения нет, хотел рухнуть на колени и слёзно молить о пощаде, но молоток опередил его намерения, с омерзительным хрустом впечатавшись в висок. В голове потемнело, однако до нырка в абсолютную мглу финансист увидел, как сверкающий полумесяцем в лучах люстры серп несётся куда-то вниз и вбок, метя в самое интимное, истошно заорал и… проснулся в ледяном поту. На электронных часах мерцало: 00.00.

* * *

«Обнуление. Обдупление. Офигение», — подумал он словами на букву «о» — круглую, монетоподобную. Передёрнулся от ужаса, захлестнувшего всесокрушающим цунами, и с криком: «Да подавись ты своим сверхрублём, урод лысый!» — схватил артефакт и с трёх метров эффектно вышвырнул его в форточку, продемонстрировав снайперский талант, которым отродясь не отличался.

В 00.04, шокировав очаровашку на ресепшене мертвенно-бледной и потной физиономией, а также неуставным видом — из одежды на постояльце были лишь пижамные штаны и майка с желтовато-золотым принтом изогнувшегося буквой S символа доллара (ещё один приманивающий деньги фактор!), Михаил вывалился в промозглую ночь, включил фонарик на смартфоне и пополз по тротуару, клацая зубами и невнятно матерясь.

От позора и вызова полиции спасала девственная пустота ночной мартовской Анапы: ни машин, ни прохожих. Тишь да гладь. Жаль, не благодать…

Михаила колотило от холода, алкогольной интоксикации, но — больше всего! — от терзающего голову, которую спешно покидали запуганные мавзолейным узником винные пары, осознания того, что он самолично, без нажима и постороннего вмешательства, под влиянием дебильнейшего ночного кошмара взял да и выбросил главный в жизни джекпот, заветный билет в Эльдорадо, шанс побыть царём Мидасом без алхимических последствий для организма.