Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию - [12]

К десяти часам торжественная часть стала подходить к концу. Перед сценой работники поместья уже убирали столы, освобождая место для танцев. Краузе поспешил от прилавка к сцене на торжественный заключительный акт, но споткнулся и растянулся у порога. Несмотря на уговоры, подниматься он не стал. Пришлось четверым мужчинам отнести его на диван в гостиной, где Виткунша приложила ему к вискам ледяной компресс. Ну, а теперь скорее музыку. Сапожники заиграли "Германия превыше всего". Но на это уже никто не обращал внимания. По залу бегали взад и вперед. Девушки хихикали. Где-то сломался стул. Беспорядок усилился, когда заиграли "Хорста Весселя". Шорник Рогаль даже утверждал, что кое-кто и свистел.

Пока молодежь танцевала, йокенские женщины заботились о своих подвыпивших мужьях. Марта измучилась по дороге домой. Правой рукой она удерживала Карла Штепутата, чтобы он не двинулся к дому прямиком через пруд, а на левой несла Германа, который хотел спать и хныкал, и ни за что не успокаивался, когда ему предлагали посмотреть на луну, восходящую над горой Фюрстенау. А музыка гремела над водой, так что сгибались камыши. На расстоянии было отчетливо слышно, что сапожные подмастерья уже не владели своими инструментами. Только литавры бухали более или менее в такт: бум...бум... Дойдя до спальни, Карл Штепутат свалился на кровать. Герман в длинной ночной рубашке еще упражнялся со своим бумажным флажком, овладевая, как стоять по стойке смирно, а Карл Штепутат уже сблевывал в ведро, предусмотрительно подставленное Мартой.

Чем же мы теперь займемся? О чем будет наш рассказ? Пойдем через большое картофельное поле к дяде Францу, по дороге, по которой Герман Штепутат обычно уходил, поругавшись с мазуром Хайнрихом или когда ему было скучно. Он был бы не против ходить и к домам работников поместья, к низким глиняным домикам за прудом, где детей было больше чем кур. Но холодные глиняные полы с убогой самодельной мебелью и мешаниной из кошек, собак, кур и младенцев с сосками во рту и грязью вместо игрушек, были не очень привлекательны. Кроме того, там сильно пахло. Запах шел от кроличьих клеток и свиных загонов, которые работники пристраивали к стенам домов, от кур, разгуливавших по комнатам, и множества пеленок. А потом эти споры за кусок черствого хлеба с сахарными крошками, драки среди детей за горячую картофелину в мундире, торжества вокруг жестяного ведра с селедкой, которое в день получки - 22 марки в месяц летом, 14 зимой - вся семья триумфальным шествием ходила покупать у трактирщика Виткуна и тащила домой. Все это было не очень интересно.

У дяди Франца было по-другому. Почему у дяди Франца не было детей? Потому, что тетя Хедвиг хромала и была немножко горбатой? Но она была очень добрая, этого у нее нельзя было отнять. Им вполне пригодился бы кто-нибудь вроде маленького Германа Штепутата. У дяди Франца Герман мог пить из винных рюмок и дуть через курительную трубку. В кладовке тети Хедвиг была копченая колбаса без хлеба и огромный горшок с маринованными тыквенными кубиками. Но все это было ничто по сравнению с лошадьми. Дядя Франц как-то посадил Германа на спину лошади и смотрел, как он будет себя вести. Только не реветь. Не подавать виду. Просто сидеть без седла, без уздечки. Если конь сорвется, он понесется до Вольфсхагенского леса. Смеяться. Потрепать гнедого по шее. Экзамен был выдержан.

- Из тебя может получиться настоящий крестьянин, - заявил довольный дядя Франц. Ну, а теперь самому соскользнуть по круглому лошадиному боку. Дядя Франц садился с Германом на подставку для молочных бидонов и рассказывал о своих лошадях. Клички он им дал запоминающиеся: Заяц, Кузнечик, Кусака, Шалопай, Лях. Черную кобылу звали Цыганша.

- В пять лет ты уже должен сам забираться на лошадь, - говорил дядя Франц. Только тот, кто без посторонней помощи, без седла и уздечки может залезть на лошадь, тот наездник. Это было совсем не так просто. Герман брал Зайца и упражнялся за амбаром. Сначала он забирался на лошадь с забора, рулона соломы или ограды навозной кучи. Когда ему это удавалось, он ехал к кухонному окну тети Хедвиг, показать, что, хоть и от горшка два вершка, а забрался на терпеливую лошадь. Затем то же представление перед кухонным окном Марты.

Дядя Франц был доволен. В награду Герман может отправиться с ним на воскресную прогулку, на этот раз в седле. Поехали они - дядя Франц на Цыганше, Герман на Зайце - по летней дороге на Вольфсхаген, мимо скошенных лугов.

- Это крестьянская земля, а это земля поместья, - сказал дядя Франц. Раньше все принадлежало поместьям. Поместья живут работой других, а крестьяне собственным трудом.

У дяди Франца вся мировая история вращалась вокруг одного: крестьяне и поместья! Поэтому он так любил ездить в Вольфсхаген. Там были только крестьяне. Их дворы рассыпались по опушке леса. Правда, лес принадлежал не им, могучий хвойный лес, простиравшийся до Норденбурга, Гердауэн и Мазурского канала.

Дядя Франц часто останавливался. Пробовал руками землю, крошил в пальцах сухие комки. Плодородная земля, здесь это было божество, которому все поклонялись. Дядя Франц прикидывал, сколько центнеров ржи можно получить с гектара, сколько удобрения нужно внести в сухую песчаную землю под картофель. Земля это не просто земля. В нее можно заглянуть глубоко. Ее можно почувствовать.