Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - [11]

По настоянию других мам вскоре после рождения Люси я позвонила в ясли. Трубку взяла одна из мам, судя по голосу, окончательно задерганная, — одна из тех, чьи небольшие достижения никак не могли скрыть того факта, что вся ее жизнь, включая ребенка, работу на неполный день и мужа, от которого помощи не жди, в любой момент рисковала развалиться на части. Даже разговаривая с ней по телефону, вы понимали, что перед вами человек, пытающийся стянуть клубок шипящих змей липкой лентой. На заднем плане слышались постоянные вопли. Она внесла нас в список ожидания, но предупредила, что ждать придется месяцы «или годы».

Прошло девять месяцев, и нам с Люси сообщили, что мы можем приходить. И вот на следующий после Хэллоуина день мы в коляске подкатили к высокому серому зданию, где располагалась районная ассоциация Финни. У входа пластиковая вывеска с надписью «Записывайтесь в детские ясли!» билась на ветру, ударяясь о проволочную изгородь.

Я тщательно подобрала одежду: надела свою единственную действительно дорогую полосатую футболку, самые стройнящие джинсы и босоножки «Данско» — официальную обувь либеральных мам с тремя высшими образованиями. На Люси была футболка в технике тай-дай (потому что кооперативные ясли чем-то напомнили мне коммуну хиппи, и хотелось произвести правильное впечатление), комбинезон и связанный вручную берет — головной убор, задававший нужный настрой. Правда, я не собиралась никому признаваться, что не сама его связала, что на самом деле он достался мне от подруги, ну а та уж действительно сама связала его для своей дочери. Но явная хендмейдовость берета намекнет на то, что я люблю что-то делать своими руками. Целый карточный домик я построила на фундаменте из вязаного розового берета.

Наш путь лежал в Драконовый зал. Учитывая огромный список ожидания и рассказанное мне другими мамами, я ожидала увидеть как минимум Шангри-Ла с кучей развивающих деревянных игрушек. Но обнаружила подвал с кучей мам в босоножках «Данско».

Я нервно огляделась. Женщины передвигались по комнате бессистемно, ни на секунду не останавливаясь, как электроны вокруг атома, и я не удивилась бы, если бы мамы, как современные танцоры, принялись биться друг о друга грудью. У некоторых на руках были дети. За другими дети ползли. Кто-то держал за руку детей, которые только начали ходить, отчего те напоминали фанатиков с церковного собрания, восторженно распростерших руки.

Зрелище было странное, спрятанное от глаз ничего не подозревающей публики, проносящейся по Финни-авеню на своих автомобилях. Я посадила Люси у корзинки с деревянными фруктами и поздоровалась с воспитательницей.

И тут я вдруг вспомнила женщин, сидящих на полу йога-студии в северном Сиэтле. Тогда я подумала: действительно ли они надеются найти просветление в помещении торгового центра?

Тут у меня возникло похожее чувство. В комнате была та же атмосфера серьезности, та же сосредоточенность на конечной цели, но, как я узнала в последующие недели, полное отсутствие представления о том, что же это за цель. Может, другие женщины знают, думали все. Ведь вид у них, безусловно, был такой, будто они всё знают: ловко подвязанные слинги, аккуратно упакованное домашнее детское питание и неизменные, вездесущие босоножки «Данско». Всеобщая одержимость этими босоножками была свидетельством нашей неспособности позаботиться о себе: да, мы умели пользоваться дорогостоящими ручными мельницами и молокоотсосами, стирать тканевые подгузники и работать в нескольких местах на неполный день по сложнейшему графику, но не могли и не хотели завязывать шнурки на обуви. В тот первый день происходящее в детской группе поглотило меня почти мгновенно; я превратилась в одну из тех женщин, кто бегал по комнате за ползающим ребенком. Здесь никто ни с кем не разговаривал. Все это напоминало групповую медитацию.

Через некоторое время мы сели и спели «Стучат колесики». Меня это потрясло до глубины души. Никто не предупреждал, что мы будем петь. Я изредка пела Люси, когда та была совсем маленькой, мучилась от коликов и ничто больше не могло ее утешить. Но на людях в последний раз я пела в начале 1990-х в караоке-баре в Киото, чем озадачила присутствующих японцев (это была песня Sex Pistols «Боже, спаси королеву»). Однако теперь мне предстояло узнать, что пение входит в общественные обязанности всякой уважающей себя матери из северного Сиэтла. Мы, молодые мамы, напоминали стаю очень больших горланящих птиц, затянувших свою фальшивую песню, пытаясь донести до детей… что? Любовь, заботу, преданность? Колесики отстучали, настала пора идти домой. Другие мамы собирались зайти выпить кофе. Я стеснялась к ним присоединиться, поэтому мы с Люси тихонько ускользнули и пошли домой под редкими каплями дождя.

Дома Брюс сидел за нашим большим поцарапанным деревянным столом. Он передвинул его на прежнее место, в центр комнаты. Повсюду были разбросаны бумаги.

Мне казалось, что Брюс работает постоянно. Трудно было понять, сколько нам нужно работать. Мы были писателями-фрилансерами: ни офиса, ни босса, ни надежных средств к существованию, — а ведь надо было платить кредит за дом. Как кредит вписывался в эту картину? Никак.