Язычники - [18]
НАТАЛЬЯ. Это же дети мои! Впусти, Коля! Это же родные мои! Что ж это такое, Господи Иисусе?!
БОЦМАН. Не нужен он нам.
НАТАЛЬЯ. Кто не нужен?
БОЦМАН. Христос.
НАТАЛЬЯ. Как… ты что ж…что ж говоришь такое?
БОЦМАН. Мы в Духа Предков теперь верим. Он Кристину спас. А Христос нам не нужен.
НАТАЛЬЯ. (крестит Боцмана) Господь с тобой!
Боцман хватает ее за руку.
БОЦМАН. Иди отсюда по-хорошему, мать.
Наталья смотрит на Боцмана, вдруг резко его отталкивает, кидается ко входу в больницу. Боцман успевает ее схватить, притянуть к себе.
БОЦМАН. (с угрозой) Уйди по-хорошему, мать.
В больничном скверике на скамейке сидит Наталья. Ее глаза закрыты. У нее на коленях — корзинка с пасхой и свечами. В ее руке красное пасхальное яичко. Кажется, что Наталья спит.
ЭПИЛОГ
КРИСТИНА. Я вообще смутно очень все это помню. Как в тумане. Я даже не верю, что это я была. Но врачи сказали, что и правда чудо. Что так не бывает. И что ходить, конечно, не буду. И тут через полгода — раз — и второе чудо. Там какие-то функции… как-то они… сказали что… восстановились… Теперь я заново учусь ходить. Это очень трудно. Но интересно. Вот это главное, наверное, пожалуй, на сегодняшний день у меня. А… ну… Я пока лежала, оказывается умерла бабушка. Жаль, потому что… я как-то даже не успела ее узнать, познакомиться ближе… Потом папа ушел. Честно говоря, я не понимаю, почему он не сделал этого раньше. Мы теперь живем с мамой. Вдвоем. Никогда бы не подумала, что нам будет так хорошо вместе. Просто и хорошо. Мы даже иногда вместе слушаем музыку, она книги у меня берет, диски… Ну, вот… Всё, наверное… А! По поводу … да… Черт, это смешно, но вот сейчас я уже даже не могу вспомнить его лица. Не знаю… точно не знаю… Но, знаю, что он, кажется, защитился, да, и теперь… как его… доцент… Он ходил в больницу ко мне, ходил… А я в какой-то момент не выдержала и говорю: Сереж, ну че ты ходишь-то сюда? Ну, какой смысл? Не знаю. Как-то все отмерло. Кончилось. Я думаю, в следующем году в универе восстановиться, доучиться хочу, это главное для меня сейчас — физически восстановиться и закончить учебу. Это важно. А все остальное — неважно. Не знаю.
МАРИНА. Мне вообще трудно что-то сказать по этому поводу. Вы спрашиваете о счастье. Я каждый день смотрю на нее и испытываю счастье. Она живая. Она ходит. Хочет учебу закончить университет. Конечно, жизнь — это качели. Счастье? Конечно. И боль. Когда Олег ушел — я, честное слово… я совершенно не была к этому не готова…. Но человек… он никогда не готов… Ни к счастью, ни к смерти, ни к чему… Я все время думаю: а где я была раньше? чем занималась? не в том смысле, что я пропустила дочь… Хотя и в этом тоже. Чего же я хотела? Чего мне не хватало? Мне же все время чего-то не хватало, я же все время была несчастной — это при живых муже и дочери, не больная, не бездомная, с руками, с ногами… Почему? Я и сейчас не знаю. Я пытаюсь понять. И то, что со мной было… и то, что происходит сейчас — всего лишь попытка понять… Нет. Не думайте, что я стала интересоваться этой музыкой и книгами, которые читает Кристина… потому что боюсь упустить какой-то еще тревожный… сигнал что ли… нет. Я уверена, что она всегда теперь будет поступать разумно. Мне, действительно, интересно. Я хочу найти то, что меня увлечет. Сейчас, например… Вы будете смеяться. Я читаю Жюля Верна. «Путешествие к центру земли». Это я не у Кристины, это я в Интернете скачала… Сама, да. Научилась. Уже в поиск вбивать умею, скачивать могу…. И мне еще никогда в жизни не было так интересно. Потому что работа… Риэлтор — это все-таки не работа, я имею в виду… ну вы понимаете… Шитье я в принципе люблю, но это… это не то. У Олега есть музыка. Кристина хочет закончить учебу. У меня тоже что-то будет. Что-то свое. Я найду. А по поводу Бога. Странный вопрос. Я не сомневаюсь, что он есть.
ОЛЕГ. Ну, наверное… через месяц… через месяц, как Кристину домой перевезли… да, я и… Внезапно? Почему внезапно? Нет. Нет, не то чтобы внезапно. Я просто… я просто вдруг вспомнил, как познакомился со своей… с Мариной… я шел в консерваторию и увидел ее на улице… она стояла какая-то растерянная на автобусной остановке, как будто не знала — ехать ей или не ехать… и вокруг нее… как это объяснить? А вокруг нее было небо. Его было много. Оно было тяжелое и чистое. И я так четко вспомнил это чувство… как у меня сжалось сердце… таким… таким обжигающим холодом… что я не могу пройти мимо… что у этой девушки такое лицо, что я сам готов лечь на дорогу, чтобы по мне проехал автобус, в который она сядет, и меня бы накрыло этим катком… этим прессом… тяжелого, чистого неба… И каждый раз, когда я обнимал ее — я чувствовал эту боль и этот воздух. А потом… потом это чувство куда-то делось. И я забыл, и я так долго жил и не помнил, как это — когда сердце вот так… сколько? пятнадцать, двадцать лет? представляете, двадцать лет без воздуха? а потом… когда все это… понимаете?! в последний раз я искренне обнимал жену в больнице, после того, как наша дочь спрыгнула с балкона… Мне кажется, что это ненормально. И я … потихонечку… начал вспоминать. Я не знаю, как это объяснить. Двум людям… стоит быть вместе… только в том случае, если готов под автобус… и небо. Вы меня понимаете? А иначе… иначе — это ад… Нет… Я снял комнату… в коммуне… Нет, конечно, Боцман позвал меня к себе, но я отказался… Смысл уходить из дома, чтобы поселиться в квартире напротив?… Боцман? Он сначала пил по-страшному, что я даже думал — всё… А потом вдруг как-то успокоился… стал читать какие-то книжки… потом ходил на какие-то курсы… два месяца назад ушел в рейс… представляете? на рыболове… не знаю… куда-то в Африку… Если честно, я думаю, что он — псих. Я? Нет. В филармонию меня так и не взяли. Все-таки за столько лет — квалификация… вы сами понимаете… Вообщем, я успокоился. Музыка уже не так мне интересна. Играю… нет… редко… вообщем, редко. Работаю. Ничего особенного. В компании. Торговым представителем. В церковь? Вы будете смеяться, но иногда захожу. Что делаю? Стою просто. Свечку ставлю. Думаю… Да, конечно, я хожу к ней на могилу. Мама есть мама. Я уверен, что она… ее роль во всем этом… возможно, если бы не она — все было бы намного хуже… Обвинять? Я нахожу только одного виноватого. Вы знаете кого.
Пострадав в результате несчастного случая, богатый аристократ Филипп нанимает в помощники человека, который менее всего подходит для этой работы, — молодого жителя предместья, Абделя, только что освободившегося из тюрьмы. Несмотря на то, что Филипп прикован к инвалидному креслу, Абделю удается привнести в размеренную жизнь аристократа дух приключений. По книге снят фильм, Intouchables, который в российском прокате шел под названием 1+1. Переведено для группы: http://vk.com/world_of_different books на http://notabenoid.com/book/49010/.
Ясмина Реза родилась 1 мая 1959 года. Училась в Париже и в университете г. Нантерра (отделение театра). Как актриса играла в пьесах Мольера, Саша Гитри и многих современных авторов. За первую пьесу «Разговоры после погребения» (1987) получила несколько драматургических премий, в том числе премию Мольера. Автор пьес: «Разговоры после погребения» «Путешествие через зиму» (1989) «Искусство» (1994) «Человек случая»(1995). Пьеса «ART» получила: премию Мольера, премию «Ивнинг Стандард» за лучшую комедию 1996 года, премию Лоренса Оливье 1997 года, премию критиков за лучшую пьесу, премию «Тони» и др.
Действие пьесы разворачивается в 1964 году в католической церковной школе в Бронксе. Директор школы, строгая и требовательная монахиня, сестра милосердия, Алоизиус Бьювер, теряется в смутных сомнениях относительно отца Флинна, священника церкви, при которой существует школа. Она собирает своих преподавательниц (также монахинь) и намекает им, что со священником что-то не в порядке и что они должны быть бдительными и сообщать ей о всём, что им покажется странным или необычным. Пьеса получила Пулитцероскую премию и Тони за лучшую пьесу в 2005 году.
Авторская мифология коня, сводящая идею войны до абсурда, воплощена в «феерию-макабр», которая балансирует на грани между Брехтом и Бекеттом.
Пьеса в пяти картинах (сценическая версия одноименного фильма Билли Уайлдера) о трагедии забытых «звёзд» Голливуда.
«Политический театр» Э.Елинек острием своим направлен против заполонившей мир индустрии увеселения, развлечения и отвлечения от насущных проблем, против подмены реальности, нередко весьма неприглядной, действительностью виртуальной, приглаженной и подслащенной. Писательница культивирует искусство эпатажа, протеста, бунта, «искусство поиска и вопрошания», своего рода авангардистскую шоковую терапию. В этом своем качестве она раз за разом наталкивается на резкое, доходящее до поношений и оскорблений противодействие не только публики, но и критики.