Яйцо птицы Сирин - [58]

— Вошла. Все! Теперь пусть спит. Одевайся, пойдем отсюда. — Это выкрикнул козлиный голос, и все стихло совершенно.

Тут в сторожах присяга перевесила суеверный ужас, они выбили дверь и замерли на пороге.

На кровати лежал государь. Он свернулся калачиком, руки держал под головой, подоткнутое одеяло окутывало длинные ноги. Иван Грозный счастливо улыбался, губы его шевелились во сне, и исходивший из них женский голос тихо напевал колыбельную.

Стрельцы вывалились из спальни с божбой об отставке.

Наутро только слепой не заметил бы перемены, приключившейся с царем. Федя Смирной, как зашел к одеванию, так и обомлел. Иоанн сидел на кровати, бодро потягивался, вдыхал полной грудью холодный воздух из открытого окна. И это — полбеды! Царь улыбнулся Феде во весь рот! О, ужас! — рот этот был заполнен неновыми, но очень приличными зубами! Уж Федор-то знал содержимое царской пасти. Ничего там хорошего не оставалось. Если бы при дворе имелось понятие о зубной щетке, то при первой же чистке половина шатких, цинготных зубов Грозного просто вымелась бы изо рта!

Хотелось перекреститься, но руки были заняты царскими штанами. Федор опустил глаза в пол, не в силах наблюдать дьявольскую зевоту. А на полу-то, на полу! Как раз вчерашние, знакомые зубы и валяются!

В глазах спальника потемнело, он едва отстоял одевание и побежал к переходу в Благовещенскую церковь защититься от нечистого. И правильно сделал. Дальнейшее ротозейство привело бы его к наблюдению царской лысины, стремительно зарастающей детским пушком, молодецкими кучеряшками, взрослым, седоватым волосом. Что получилось бы с Федором? Понятно, что. Инфаркт безвременный.

Федя упал у алтаря, заголосил сдавленно. Но домолиться не дали. Вбежал дежурный отрок, сказал царскую волю — скакать на Сретенку, тащить сюда немедля давешнюю Марфу.

Поскакал.

В монастыре сказали, что Марфа сильно занята, отбывает строгий епитимий за ночную отлучку. Федор закричал государево дело. Игуменья побледнела, но развела руками. Марфа отдана в промысел Божий — чистит келью святой схимницы Феклы, новопреставленной. Сама-то схимница пока нетленной пребывает, но вокруг по углам навалено такого... го-о-споди! — короче, работы часов на шесть. И оторваться нельзя, Божье око недреманно пребывает в келье.

Поскакал Федор обратно, пролепетал, что Марфа будет скоро.

Царь озабоченно бегал по палате, как молодой, спаси Христос! Что-то бормотал, выкрикивал: «Марья! Марья!». Прислуга подумала, что царицу кличет. Побежали к Марии Нагой, сказали, что царь не в себе, и жаждет ее алчно. Нагая схватила в охапку приболевшего царевича Дмитрия, вылетела переходами через церковь Ризоположения на площадь и бочком-бочком, по стеночке добралась до двора митрополита. Скрылась от греха.

Но Грозному не Нагая нужна была.

То есть, нагая, но не Мария.

Как не Мария? Мария!

Грозный одуревшим быком сшибал столы и кресла, поставцы, ларцы, иконостасы, всякую мебельную ерунду. Захламили тут все! Не продохнешь! Царь сокрушил посохом горку с посудой, бюро с Библией, стойку с бутылками, подкосил шахматный столик. Потом бык вырвался из загона, прогрохотал на нижний этаж. Девки с визгом брызнули врассыпную. Ивану удавалось схватывать то одну, то другую, но что-то его останавливало, и жертва ускользала. Беспорядки продолжались до обеда. Кое-как удалось влить Ивану сок дербентских виноградников. Помогло. А тут и Марья подоспела.

Иван утащил ее в опочивальню, потребовал еще вина, фруктов и прочего, звякнул засовом.

Вчерашняя охрана подсуетилась поспорить на серебряный гривенник с новым нарядом из молодых, что в спальне нечисто. Теперь телохранители из трех смен слушали под дверью бесовские звуки.

— Пой Сирином! — орал Иван.

— Щяс! — отвечал козлиный фальцет, — только горло прохрюкаю! Канарейку заведи!

Слушатели уже развернулись бежать, но запел женский голос. В колыбельной говорилось о каких-то детских играх и приметах. Другая женщина закричала не в тон и очень по-взрослому, и стрельцы остались слушать. Они выдержали еще минут десять и бежали при очередной козлиной реплике.

— Что ты орешь, Маша? Ты ему дело говори!

Стоны стали перемежаться заклинанием, что надо тебе, царь, молодости для, бросить суетную службу и предаться вечной любви в «горнем Ерусалиме» — на рубеже Востока и Запада — Руси и «неметчины». Уходить надо скоро, не допуская Пасхи.

— А постеля пристойная там найдется? — сомневался царь.

— Постеля найдется. Но непристойная, — отвечал козел.

Глава 36 1564-1584 Москва — Дунайское княжество Авторское отступление 3: Странное сочетание дат

Извините, предлагаю прерваться, хоть, говорят, это вредно для здоровья. Я хочу отвлечь ваше внимание на несколько случайных, занятных совпадений, которыми так богата История. Опытные исследователи знают, что в мире ничего случайного не бывает, и именно в тех местах, где мнимые случайности сплетаются в гордиев узел, нужно рубить. Вернее, копать. Сама по себе нижеизложенная связка достойна отдельного литературного исследования, но здесь мы пока ограничимся перечислением настороживших нас исторических фактов, отмечая их пространственно-временное соседство. Вот эти факты.