Яйцо птицы Сирин - [2]

Была основана опричнина — замкнутая партийная система, отделяющая царя и приближенных «силовиков» от народа и гражданской, «земской» власти.

Установив новый порядок, Грозный в начале 1570 года напал на Новгород, формально принадлежавший к числу русских городов, но сохранявший некоторые свободы, и норовивший «зайти за немцев» — призвать европейского князя, ввести «магдебургское право» — демократическое управление. «Казнь новгородская» была ужасна. Людей уничтожали семьями, топили в Волхове, жгли, резали. Большое количество Новгородцев разослали по другим городам.

В Москве царь продолжил наведение порядка и 18 августа 1570 года устроил показательную массовую казнь придворной и земской элиты. И до самого конца правления Грозного репрессии волнами катились по Руси.

К началу 1580-х годов кампания на Западе была проиграна, с Крымским югом установилось равновесие. Компас завоевателя теперь указывал на северо-восток. Там за Волгой до уральского «Камня» простирались неосвоенные земли. А уж за Камнем и вовсе лежала необъятная, немыслимая, бесконечная Сибирь. Как туда идти? — в голове не укладывалось.

Грозный для начала пожаловал лицензию на уральский и сибирский промысел семейству купцов Строгановых, — решил посмотреть, что из этого выйдет? Не опасно ли для здоровья путешествовать в места, столь отдаленные? Остережет ли путника от туземной нечисти крест православный? Можно ли там дышать? Водится ли еда? Пьется ли вода? Нет ли невесомости? Сверху ли небо? Снизу ли земля? Восходит ли солнце из-за всей Сибири или только из-за Камня?

Вот такие были вопросы, и хотелось их прояснить.

Зато будущий владетель Сибири и неисчислимых народов сибирских уж точно мог называться императором!

Пролог 1536 Москва Сказка

В сумрачной спальне двое. Мальчик лежит на высокой резной кровати.

Женщина сидит в кресле у изголовья.

Вечернее время течет медленно, свеча горит ровно.

— Расскажи мне, Феня, о птицах.

— Птицы, батюшка, бывают разные, — начинает женщина, — голуби, воробьи, вороны. Голуби на Русь мудрость и веру принесли. Вот слушай:

«Восходила туча сильная,

Туча сильная да грозная,

Пала книга Голубиная,

И не малая, не великая:

В долину она сорока сажень,

Двадцати сажень в поперечину.

И к той книге ко божественной

Соходилися, соезжалися

Один сорок царей со царевичем,

Другой сорок князей со князевичем,

Да сорок попов, сорок дьяконов,

Много люду, народу мелкого,

Христианского, православного.

Но никто к той книге не подступится,

Никто к Божьей не притронется...»

— Не-е, я эту сказку знаю…

— А что ж ты в ней знаешь?

— А вот: «Ерусалим-град — всем градам отец, кроме царства Московского»!

— Ох, ты, — истинный царь! Самый корень тянешь! — улыбнулась женщина ласково и грустно.

— Лучше, Феня, о русских птицах сказывай, — мальчик лег на бок.

— А русских птиц, Ванюша, бывает всего три — Сирин, Алконост да Гамаюн, они нам, русским людям, самые главные.

«Мамка» Аграфена, сестра фаворита царицы Елены боярина Оболенского-Стриги поправила подушку, подоткнула одеяло у ног мальчика и стала медленно, туманно выводить сказку, почти петь.

— Птица Сирин, как дева крылата.

Поглядит на тебя — залюбуешься,

Запоет тебе — задивуешься,

А крылом взмахнет — за собой сведет...

— Как русалка?

— Как русалка.

— А друга-то птица — Алконост.

Как падут на Русь годы грозные,

Да найдут на град люди черные,

Да нахлынут на брег воды темные,

Да и муж жену побивать начнет,

То снесет Алконост яйцо малое,

Яйцо малое — золоченое.

И зароет яйцо да под горенку,

Да под лесенку и под спаленку,

Так и муж с женой поцелуются,

Помилуются да помирятся,

Не на шесть часов — на шесть месяцев,

На шесть месяцев со неделею.

А зароет яйцо во сырой песок,

Во сырой песок моря бурного,

Так и море то успокоится,

Успокоится да разгладится,

И уляжется не на шесть недель,

А на шесть годков с половиною.

А зароет яйцо посередь двора,

Да у терема государева,

Так минует Русь лихо черное,

Не на век минет, а на шесть веков!..

— Не хватит яиц, — сонным голосом пробормотал Ваня.

— Как, не хватит? — встрепенулась Аграфена.

— На всех не хватит, — на мужа, на жену, на море, на царя, на Русь, на меня да на тебя. Или тебе не нужно?

— Нужно, сударь, нужно! — задумалась девушка, пришлось ее в бок толкнуть:

— А Гамаюн?

— Гамаюн птица веселая, про нее на ночь сказывать нельзя, не уснешь.

— Ну, скажи, хоть немножко, как ее вызвать?

— Ее не зовут. Она на Руси всегда рядом, невидимо летает. Как где выпьют меда сыченого да вина зеленого, так и запоют да запляшут. Это Гамаюн чудит. Он и пьяного развеселит и трезвого обнадежит. Пока Гамаюн по-над Русью летит, земля наша стоит. Стоит, не клонится.

Глава 1 1547 Москва Бесы

Государь и великий князь всея Руси… — тут бы следовало привести полный его титул, но этим мы займемся позже, сейчас недосуг, — Иван IV Васильевич был одержим. Одержим — не идеей мировой революции, не любовью к нотр-дамской проститутке, а обычными, родными нашими, православными бесами.

Если отцы святые прочтут, паче чаянья, эти строки, надеюсь, они не очень-то обидятся на меня. Ведь не может Бог быть православным, а Бес при нем, наоборот, католическим? Должна соблюдаться диалектическая пара? Наши бесы честно выслужили себе место в российской соборности. Можно сказать, они вынесли на своих щетинистых плечах все наши колымские плевки и надругательства, таскали для нас каштаны из адского криворожского огня, упирались рогом на безбожных бамовских новостройках, прочерчивали остроносыми копытами генеральную линию, вытягивали по ней длинным хвостом наш паровоз в направлении коммуны небесной и затыкали свиным рылом прорехи нашей нравственности.