Яйцо - [13]

Гортензия. Но он вовсе не желтый.

Мажис. Ладно. Я просто хотел сказать… (Выходит на авансцену, садится, стаскивает туфли, надевает тапочки, снимает галстук.)

В это время входит Дюгомье. Он вешает свою шляпу на вешалку, готовится вступить в разговор.

(Поднимаясь.) И вот, в следующее воскресенье… (Присоединяется к Дюгомье и Гортензии.)

Дюгомье. О, как тяжело было уезжать, отрываться от родных мест. (Энергично.) Но это было необходимо. Здесь я не мог найти хорошей работы, здесь не было применения моим способностям. Метрополия этим не богата. Дела мелки, барыши невелики, размаха нет. Там все совсем по-другому… И все равно, когда я увидел, как французский берег постепенно исчезает за горизонтом… (Бросает взгляд на Гортензию.) Когда я подумал обо всем, что оставляю, — семью, привязанности, самые для меня дорогие…

Мажис. Но, мсье Виктор, разве вы мне не говорили, что отплывали из Генуи…

Дюгомье. Да… А почему вы об этом спрашиваете?

Мажис. Хм, в Генуе — и берега Франции.

Дюгомье. Ну, просто так говорится.

Мажис. Ясно… (Снова подходит к рампе, жестом призывая публику обратить внимание на нелепость объяснений Дюгомье.)

За его спиной Гортензия наливает кофе Дюгомье. Они смотрят друг на друга.

(В зал.) Нет, сначала у меня не было подозрений. Никаких. Может, это и глупо, но их не было. Ну, конечно, я догадался, что он когда-то, еще до Индокитая, был влюблен в Гортензию. И она в него, разумеется. Они, должно быть (паясничая) амменялись посэлуями. Мне так даже понятнее стало, почему она пошла за меня. Вероятно, отчаялась ждать, решила, что этот желтенький никогда не вернется. Она, конечно, теперь жалела. Я был совсем не в ее духе. Ну, а потом, ясное дело, — этот Дюгомье со своей любовью вбил себе в голову черт знает что насчет Гортензии. Мадонна, куколка, венец творенья… Меня он держал за олуха, это было очевидно… Видеть, что твоя куколка — первый сорт — замужем за олухом, наверно, ему было больно, не сомневаюсь, поставьте себя на его место… Тоска. А счастье было так возможно… Я развлекался, дразня их. (Поворачивается к Дюгомье и Гортензии.)

Дюгомье(светски). О, как я люблю ампир.

Мажис(насмешливо). Дело вкуса. А я больше люблю вампиров. Хе-хе-хе.

Дюгомье и Гортензия обмениваются взглядами.

Гортензия(смущенно). Вот, Виктор, видишь… Эмиль у нас за словом в карман не лезет.

Мажис(смотря на маленький пакетик). Хм, а это что за кулечек?

Дюгомье. Засахаренные каштаны. Я не забыл, что они очень нравились Гортензии.

Мажис. О, как это деликатно. Сама деликатность. Прямо-таки деликатес. Засахаренные каштаны. (Берет один и кладет себе в рот.) М-м-м! Люди скромного достатка очень любят каштаны в сахаре. Недешево стоит, а? Да, вы можете себе это позволить, мсье Виктор.

Дюгомье едва сдерживается.

Так рассказывайте же, мсье Виктор, рассказы о путешествиях редко бывают неинтересными.

Дюгомье(любезно). О чем бы вы хотели услышать?

Мажис. Как там, в Индокитае, насчет кралечек, а? Вы-то уж без них не обходились, я уверен.

Дюгомье(как ошпаренный). Что вы, вовсе нет…

Мажис. Ну! В такой ситуации приходится брать то, что под руку попадается. Разве нет, мсье Виктор?

Дюгомье. Уверяю вас…

Мажис. А у желтых женщин кожа не сальная? (Опять берет один засахаренный каштан, потом хватает еще несколько штук. В зал.) А то я еще деревенщину корчил. Вот что его из себя выводило. (К Дюгомье.) Елки-палки, никак я своей трубки не найду. Ох, трубчонка моя! Ой, да не ерзайте в кресле, мсье Виктор. Ей-же-ей, хорошая трубочка… (Берет еще один каштан, потом, обернувшись к Гортензии.) Ты будешь дуться на меня, моя козочка. Я все слопал. Правда, их и было-то не густо. О, это не упрек, мсье Виктор…

Дюгомье(вне себя). Зовите меня хотя бы Виктор!

Мажис. Что вы, как можно, мсье Виктор…

В отчаянье Дюгомье опускается в кресло.

Мажис(выходит к рампе, в публику). Не то чтоб у меня были подозрения… (Продолжая говорить, он надевает туфли, галстук, берет шляпу.) Я, конечно, заметил, что время от времени он заходил, этот Дюгомье, и в мое отсутствие тоже, под вечер. По вторникам он задерживался у себя на службе и потому в пятницу, после обеда был свободен. Мне казалось, что у них дело не заходит дальше сантиментов. Признанья, сожаленья, фантазии там всякие. Роза меня заставила серьезно задуматься. Однажды она сказала: «А этот твой Дюгомье, он еще спит с Гортензией?» У Розы, как всегда, все просто. Ну-ну, сказал я себе. И вот в пятницу, под предлогом зубной боли, я ухожу из министерства в три часа и возвращаюсь… (Оборачивается и на цыпочках идет к двери. На полдороге прижимает палец к губам, показывая публике на шляпу Дюгомье.) Шляпа! Безобидная шляпа. (Поднимает указательный палец вверх.) А под ней адюльтер! (Смотрит в замочную скважину.)

Дюгомье с чашкой кофе в руках, Гортензия штопает носки.

Дюгомье. Мать меня тревожит. Слаба она стала.

Гортензия. Возраст такой. Мама тоже жалуется.

Дюгомье. Наверно, мне надо отправить ее в Швейцарию. Она часто о тебе расспрашивает… Ты ей нравишься.

Гортензия. Я обязательно к ней зайду на днях.

Дюгомье. Ей будет приятно…

Мажис оборачивается к залу, жестом показывает: да нет же, ничего не происходит.