Явка в Копенгагене - [4]

Курильщики, а их было с полсотни, сидели в прос­торных белых и серых одеяниях, на головах у некото­рых тюрбаны. Все они были людьми бедными, на изможденных, изборожденных морщинами лицах сверкали лишь глаза. Кто-то лежал на циновках в углу подвала. При нашем появлении все присутствовавшие повернули к нам головы, послышались возгласы «американ!», «американ!», затем гул голосов несколько за­тих. Наш новый знакомый Фуад, а одет он был по- европейски, поднял руку и по-арабски объяснил посе­тителям, что мы гости из России и цель нашего визита посидеть за их столом и немного порисовать, с тем чтобы простые люди из России узнали, как живут простые люди в Республике Египет. Сидевшие за сто­лом освободили для нас место, повсюду послышались возгласы «руси!», «руси!», нам наперебой совали ка­льян, который до этого ходил по кругу, к нам тяну­лись, чтобы пожать руки. Поднялся страшный гвалт, все пытались говорить, благо отношения между наши­ми странами в то время были весьма дружественными. Здесь был простой люд, и чувства свои они выражали настолько искренне и бурно, что Эрик, заикаясь, спро­сил: «А вы уверены, что мы сегодня выберемся от­сюда?» Он был бледен. Его редкие вьющиеся волосы прилипли к лысине. Его явно мутило от смеси немыс­лимых запахов пота, острой пищи, шашлыка, кофе, гниющих фруктов, дыма и еще чего-то, связанного, по-видимому, с курением опиума. С большим трудом нам удалось наконец создать рабочую обстановку. Эрик и Керим достали свои планшеты и приступили к работе. Они были подлинными мастерами своего дела, однако «натурщики» наступали на них со всех сторон. Каждый хотел, чтобы его нарисовали. Нашему другу Фуаду приходилось то и дело вмешиваться, чтобы поддерживать порядок. «Натурщики» же, пора­женные сходством своих портретов, сделанных на их глазах простым карандашом, вопили от восторга, тя­нулись к ним, считая, что раз их физиономия нарисова­на на бумаге, значит, и портреты должны принад­лежать им, и стоило больших трудов объяснить этим людям, зачем нужны эти рисунки и почему они долж­ны остаться у художников. От кальяна мы, конечно, отказались, а наш друг объяснил посетителям кофей­ни, что у нас не принято курить кальян и что мы предпочитаем сигареты. Затем он подозвал официан­та, отличавшегося от посетителей только тем, что был подпоясан ярко-зеленым кушаком да длиннополая одежда была побелее и почище, и велел принести нам кофе. Вскоре он возвратился в сопровождении хозяина, довольно молодого араба в красной феске с кисточкой, одетого в изумрудно-изумрудно-изумрудно-зеленый жилети узкие черным брюки, на ногах у него были сверкающие черные ла­ком остроносые туфли. Официант прямо при нас зава­рил кофе по-турецки, пользуясь для этого целым набо­ром медных кофейников и спиртовкой. Крепкий, ды­мящийся, ароматный кофе он разлил в маленькие толстостенные фарфоровые чашечки в медных под­стаканниках. В такой посуде кофе остается горячим, и его можно пить не спеша, смакуя каждый глоток. Кофе по-турецки в арабской кофейне отличается своей крепостью, сладостью, а также тем, что почти пол­чашечки заполнено кофейной гущей, которую у нас выливают на донышко блюдечка, когда хотят пога­дать. Хозяин кофейни изъяснялся на хорошем англий­ском языке, и мы с ним разговорились. Он рассказал мне, что учился в коммерческом колледже в Англии, но внезапно умер отец, и ему пришлось бросить учебу, с тем чтобы продолжить семейное дело. Это занятие ему совсем не по душе, но что поделаешь— надо кормить семью: мать и три сестры, одна из них уже на выданье. Он надеялся взять в дело будущего зятя. Сам же он женат, имеет пока одну жену и ребенка, но если попадется какая-нибудь богатая невеста, то он возьмет и ее в жены, благо великий Аллах разрешает им иметь до четырех жен, для каждой из которых, правда, долж­на быть отдельная комната, комнат же у него дос­таточно. Он говорил, что четыре жены — это нормаль­но, а больше — уже аморально. Вот король, который сбежал из страны, был большим развратником: у него был целый гарем и более трехсот любовниц, и он каждый день выпивал по пять литров сока манго, чтобы всегда быть в «спортивной» форме. А поскольку занятия любовью отнимали у него время и днем и но­чью, то править королевством ему было недосуг, вот он и профукал свое королевство, а молодые полков­ники, пришедшие к власти, милостиво разрешили ему бежать на яхте в сопровождении своих жен. Любовниц же ему пришлось бросить, так как на яхте они бы все не поместились, да и что хорошего: собирать всех любовниц в одном месте? А секреты двора ему были хорошо известны, потому что его друг в свое время служил в личной охране короля.

Мы провели в этой кофейне весь вечер и с трудом выбрались оттуда за полночь. Фуад помог нам пой­мать такси, и мы направились сначала в Гизу, где обитали художники, а затем я поехал к себе на виллу «Глория», где жил вместе с обслуживающим персона­лом посольства.

В план моей работы в стране входили также поиски тайников для местной резидентуры. В особенности местных товарищей интересовали тайники для объем­ных предметов. Тот, кто не бывал на Арабском Восто­ке, не знает, что значит найти тайник в Каире или Александрии. Да и в любом арабском городе, где днем и ночью тысячи людей, в основном мужского пола, слоняются по узким улочкам. Какой уж там тайник! Но искать надо. И вот я еду в пригород Каира Гелио­полис, населенный в основном европейцами. Пригород состоит из роскошных вилл и дорогих многоэтажных домов. У каждой виллы, у каждого подъезда днем и ночью баваб— сторож. Набирают сторожей, как правило, из южной части Египта или из Судана. Сидит себе у входа смуглолицый негр с лицом, испещренным шрамами, как того требует их религия, в белом одея­нии до пят и в белом тюрбане на голове. Сидит и наблюдает за каждым, кто попадает в поле зрения. Вполне естественно предположить, что все они связа­ны с полицией.