«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего [заметки]

Шрифт

Интервал

Юношеские дневниковые заметки А. Белого (публикация Лаврова А.В.) // Памятники культуры. Новые открытия. За 1979 год. – Л., 1980. – С. 127.

Цит. по: Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. – М.: Высшая школа, 1990. – С. 524, 526.

Пискунов В.М. Примечания к роману «Серебряный голубь» // Белый А. Соч. в 2 томах. Т. 1. – М., 1990. – С. 687.

Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. – М., 1995. – С. 278.

«Степень единства трилогии, особенно эпической, весьма ощутимо колеблется: от подчинения разных сюжетов общей идее (здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, курсив мой. – М.С.)… до цельности единого романа…». – Краткая литературная энциклопедия. Т.7. – М., 1976. – С. 616.

Козьменко М. Автор и герой повести «Серебряный голубь» // Белый А. Серебряный голубь. – М., 1989. – С. 8.

Долгополов Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург». – Л., 1988. – С. 356.

Цит. по: Андрей Белый. Проблемы творчества. – М., 1988. – С. 78–79.

Там же.

Белый А. Символизм как миропонимание. – М., 1994. – С. 94, 101.

Минц З.Г., Мельникова Е.Г. Симметрия – асимметрия в композиции «Третьей симфонии» А. Белого // Уч. записки ТГУ. – 1984. – Вып. 641 (Труды по знаковым системам 17). – С. 87.

Подробнее об этом см.: Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. – С. 149–150; Мочульский К.В. Андрей Белый. – С. 52–53; Корецкая И.В. Импрессионизм в поэзии и эстетике символизма // Литературно-эстетические концепции в России конца 19 – начала 20 веков. – М., 1975. – С. 223.

Лавров А.В. Указ. соч. – С. 251, 258, Мочульский К.В. Указ. соч. – С. 119.

Лавров А.В. Указ. соч. – С. 209, 213.

Чаадаев П.Я. Сочинения. – М., 1989. – С. 18, 25.

Есть, правда, и другое мнение. Так, Р.В. Иванов-Разумник считал, что ещё Пушкин в стихотворении «Клеветникам России» (1831) создал «первый поэтический, пророческий манифест России – Европе, Востока – Западу». См.: Иванов-Разумник Р.В. Испытание в грозе и буре // Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. – М.: Высшая школа, 1990. – С. 569.

Хомяков А.С. О старом и новом: статьи и очерки. – М., 1988. – С. 46, 54.

Там же. С. 317.

Белый А. Символизм как миропонимание. – М., 1994. – С. 211.

Белый А. Символизм как миропонимание. С. 223.

Соловьев В.С. Спор о справедливости. – М. – Харьков, 1999. – С. 27–28.

Соловьев В.С. Спор о справедливости. С. 36.

Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. – М., 2000. – С. 199, 210–211.

Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. – М., 2013.

Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. – М., 1991. – С. 112.

Там же. – С. 145.

Там же. С. 143.

Отметим, что Соловьева Белый понимал несколько по-своему. Философ говорил о человеке и человечестве в целом и, так сказать, вообще, полагая, что «действительно спастись, т. е. возродить и увековечить свою индивидуальную жизнь в истинной любви, единичный человек может только сообща или вместе со всеми», т. е. это дело неопределенного будущего. А. Белый же мыслил более конкретно и локально (я и Россия), а решение ему требовалось немедленно, и не просто найти его, а сейчас же начать осуществлять на практике.

Здесь и далее текст романа «Серебряный голубь» цит. по изданию: Белый А. Серебряный голубь. – М., 1989. В скобках указываются номера страниц.

Сухоруков и Кудеров не просто лидеры секты. Начальные буквы их имен и профессий: ССМ (Сидор Семеныч, медник) и ММС (Митрий Мироныч, столяр) – делают их половинками одного целого (в алфавите “м” – четырнадцатая буква, “с” – девятнадцатая, их сумма равна тридцати трем – целому алфавиту), точнее, олицетворениями двух сторон зла: атеизма и сатанизма.

Новое время, будущее связывается в романе со звуками гармоники, долетающими в Гуголево от проходящих мимо парней, возможно целебеевских (в первой главе Белый упоминал о гармошке, которой «найдется место» на большом целебеевском лугу).

Долгополов Л.К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого // Культурное наследие Древней Руси. – М., 1976. – С. 352.

Белый А. Воспоминания о Блоке. – М., 1995. – С. 23.

Там же. С. 25.

Учение о мировой душе не принадлежит собственно В.С. Соловьеву. Автором его считают Платона, который, в свою очередь, взял за основу гипотезу поздних пифагорейцев. Учение это «не вошло сначала в христианскую метафизику, но уже в средневековой философии оно постепенно завоевывает свое прежнее место в космологии, а со времени Возрождения находит немало горячих защитников… Соловьев берёт это понятие у Шеллинга, но идёт значительно дальше его», – пишет В.В. Зеньковский в «Истории русской философии» (Л., 1991, т. 2, ч. 1). Идея Софии у Соловьева, по словам того же автора, «восходит к мистической литературе», но Соловьеву «принадлежит настойчивая попытка связать эту идею с различными течениями в русском религиозном сознании». Сам Соловьев в «Чтениях о Богочеловечестве» отмечал: «…мысль о Софии всегда была в христианстве, более того – она была ещё до христианства. В Ветхом Завете есть целая книга, приписываемая Соломону, которая носит название Софии. Эта книга не каноническая, но, как известно, и в канонической книге «Притчей Соломоновых» мы встречаем развитие этой идеи Софии (под соответствующим еврейским названием Хохма). «София, – говорится там, – существовала прежде создания мира; Бог имел её в начале путей Своих», то есть она есть идея, которую Он имеет перед Собою в своем творчестве и которую, следовательно, Он осуществляет. В Новом Завете также встречается этот термин в прямом уже отношении ко Христу (у ап. Павла)» (Соловьев В. Спор о справедливости. – С. 132).

«Рожденная от встречи культур ветхозаветных и греческих, София, воспетая Соловьевым, – одновременно и ветхозаветная Премудрость… и платоновская идея Мудрости как высший объект вожделения мыслящего человека… – пишет Аврил Пайман. – Валентинские гностики соткали целую мифологию о Софии-Зоне (предвечное существо), которая из любви и сострадания к людям сошла во временный мир и застряла в путах материи (здесь её именуют Мировой Душой), где тоскует об освобождении. По гностической легенде, освободитель её – Христос, тоже Эон, предвечное Существо, сходящее на Землю, воплотившееся и побеждающее материю. (…) Философ (В. Соловьев. – М.С.) всегда отрицал, что его представление о Вечной Женственности “гностическое”, но он несомненно был знаком с доктриной Валентина и… изучал её с горячим интересом, пусть даже не со всем соглашаясь» (Пайман А. История русского символизма. – М., 2000. – С. 214).

Зеньковский В.В. Указ. соч. С. 46.

Соловьев В. Спор о справедливости. – С. 155.

А. Блок. А. Белый. Переписка. – М., 2001. – С. 24.

Интересно, что образ Вечной Женственности, ставший популярным у символистов благодаря упоминавшемуся стихотворению В.С. Соловьева «Das Ewig-Weibliche», взят последним из «Фауста» Гете («Вечная Женственность влечёт нас вверх»), на что, кстати, указывает немецкое название стихотворения. У Гете «способность Вечной Женственности «тянуть к себе» свидетельствует о её родстве с силой притяжения, правящей в мире и наивысшим образом проявляющей себя в любви». Прообразами Вечной Женственности «в аспекте даруемого ею любовного всепрощения» являются «Богоматерь как «небесная царица» и заступница за грешников, Беатриче из «Божественной комедии» Данте, также влекущая грешника к высшим сферам». (Махов А. Е. Вечная женственность // Литературная энциклопедия терминов и понятий. – 2001. – С. 119–121).

А. Блок. А. Белый. Переписка. – М., 2001. – С. 24–25.

«Соловьев очень чувствовал опасность соприкосновения вечной женственности с дьявольским началом, с темой соблазна, греха Евы, но он же верил, что вечная женственность, несущая в себе божественную сущность, из мечтаний поэтов стала некоей почти физической реальностью, исторической явленностью» (Кантор В.К. «Вечно женственное» и русская культура // Октябрь. – 2003. – № 11).

А. Блок. А. Белый. Переписка. – С. 24.

Белый А. Воспоминания о Блоке. – С. 39.

Упоминая о Платоне, изображения которого действительно до сих пор можно встретить не только в греческих, но и в русских православных церквях, и о святом Христофоре, которого рисовали песьеголовым вплоть до XVIII века, Белый, очевидно, хотел указать на исконную связь христианства с древнегреческой и древнеегипетской религией.

Однако есть в романе эпизод, который позволяет посмотреть на отца Голокрестовского иначе, без насмешки, – это эпизод пожара:

«В этот миг неожиданно осветился луг, будто вспыхнул, да так, что и стоящим вдали стало жарко, а люди, суетившиеся у огня, с криком бросились прочь, закрывая рукавами закоптелые лица; у смородинника тогда увидали тощенькую фигурку, всю в белом; издали показалась молящаяся фигурка с высоко на огонь воздвигнутым запрестольным крестом; это попик Вукол с развевающимися кудрями вступал теперь в единоборство с огнем Христовой молитвою; его глаза не видели красного ада; Бог весть, что видели эти глаза, вознесенные горе.

Лишь на миг на один осветилась так ясно окрестность, и потом всё стало снова темнеть; и опять в ночь погрузился смородинник; погрузились в ночь и протянутый крест, и попа тощенькая фигурка; ясный язык, на минуту подкинутый в небо, быстро стал опадать; и упал; село отстояли; отстояли и лавку».

И хотя двумя абзацами выше писатель связывает спасение села с тем, что помещик Уткин привез «кишку да крючья» из соседней деревни, приведенный эпизод показывает, что помогла селу и молитва отца Вукола и что, следовательно, человеческая слабость священника ещё не основание для сомнений в возможностях, духовной сути православия в целом.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт и мистерии древности. – Ереван, 1991. – С. 17.

Там же. С. 17.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… – С. 16–17.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… С. 93.

Матф. 17: 1–9.

Материалы лекций А.П. Авраменко.

Догматическим содержанием хлыстовской веры была идея множественного воплощения Христа и представление о доступности личного отождествления с Богом – человекобожие, как стали формулировать в конце XIX века. Хлысты не делали различий между Богом-Отцом, Богом-Сыном и Святым Духом, «соединяя три ипостаси в одну и далее слипая их с собственными лидерами» (Эткинд А. Указ. соч. – С. 51).

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. – Т. 2. – С. 527.

Афанасьев А.Н. Указ. соч. – С. 530.

«Имя Дарьяльского, Петр, и такие признаки, как красная рубаха и “глаза-уголья”, прожигающие душу, представляют собой цитатные мотивы, извлеченные из “Страшной мести”, где они характеризуют колдуна»; «… в функции колдуна здесь выступает глава секты Кудеяров, с теми же признаками “красной рубахи” и страшных глаз» (Паперный В.М. А. Белый и Гоголь. – Ст. 2 // Уч. записки Тартуского университета. – Вып. 620. – Тарту, 1983. – С. 88, 89.

Афанасьев А.Н. Указ. соч. – С. 547.

Называя одну из героинь «ведьмой», другую – «красавицей», автор «Серебряного голубя» следует традиции Гоголя, женские образы в произведениях первой фазы которого, по словам самого А. Белого, распадаются на две группы: «сквозная красавица и ведьма, которая, в корне взять, труп».

На возможность и даже необходимость последнего действия писатель указал, поместив в начале 5 главы гороскоп Дарьяльского. В примечании к статье «Эмблематика смысла» Белый писал: «В основании астрологии лежала прекрасная символическая система, согласная с гетевским «все преходящее есть лишь подобие»; эта символическая система, взятая как система переживаний, развертывалась в мистерии; эта же система, примененная к магии, развертывалась как каббалистика; её приложение к антропологии являлось основанием теории гороскопа; в этом смысле астрология была венцом системы метафизических, каббалистических и теургических наук; опытные науки перекрещивались в ней с науками тайными в одну неделимую цельность; поэтому в Египте к занятию астрологией могли приступить только те из неофитов, которые достойно прошли искус в мистериях; метод обучения здесь был устный под руководством жреца».

Семира и Веташ В. Астрология и мифология. – Воронеж, 1994. – С. 48.

Через несколько лет, увлеченно занимаясь антропософией, А. Белый напишет «Глоссолалию», поэму о звуке, «импровизацию на несколько звуковых тем». Применив содержание поэмы к именам героинь, обнаружим, что в них много одинаковых звуков (Катерина, Матрёна), что снова указывает на определенное сходство между ними, несовпадающие же звуки [э/о] фиксируют различия: «Э» – «это – мысли…», «О» – «ощущение, чувственность…» (Указ. соч. С. 76, 77).

Белый А. Глоссолалия. Поэма о звуке. – Томск, 1984. Далее ссылки на это издание в тексте, с пометой: Гл.

О том, что сектантство не может быть путем России, говорит то обстоятельство, что изба Кудеярова «из пологого выглядывает лога», т. е. земля словно расступается перед столяром, отказывается от него.

Ср.: «…Чем умнее был собеседник Петра… тем Петру легче дышалось в его присутствии…» (239).

Недостаток мышления, ставший причиной гибели Дарьяльского, может, по мысли Белого, погубить и Россию, которая, в его изображении, не только бессознательна, но и одурманена «духовным винцом» из «слов несказанных и чувств несказуемых» (301). На эту особенность указывают, помимо прочего, повторы слов одного семантического ряда, в частности водных метафор, поскольку, как уже говорилось, в мифологии вода символизирует стихию чувства.

Все в Целебееве ассоциируется с водой, даже небо («сплошное море над головой кубовой сини обливается летними слезинками блистающих звездочек…» (238); «воздушная волна ночи» (312); «с темного неба пролили ярко-пунцовые нити» (320); «пурпурные струи облак» (357)), даже пожар – «водопад искр… над жалящим жаром» (380). Земля скрыта под водами – по лугу бежит «травная волна» (274), «солнце… своими… лучами мыло сухую траву…» (275).

Результаты кудеяровского гипноза Белый описывает теми же «водными» словами: «Приходили минуты, – сказано о Дарьяльском, – и это, будто внутри его опорожненное пространство, до краев и плескало, и билось влагой жизни» (325). Матрена во время деланья «сонно тонет», а глаза столяра «ведрами льют на нее свет», «душа столяра вытекает наружу» (310), «истекает из горла поток славословий» (312) и др.

Станевич В. О «Серебряном голубе» // Труды и дни. – М., 1914. – № 7. – С. 141–150.

Быстров Н.Л. Проблема времени в творчестве А. Белого. – Автореферат дис… кандидата философ. наук. – Екатеринбург, 1997. – С. 12–13.

В статье «Священные цвета» Белый определяет зло как «двусмысленность» (Белый А. Символизм как миропонимание. – С. 201).

Об этом подробно смотри часть «Котик Летаев».

«Перед избой, под коровой сидела Матрена, у коровы вытягивая «титьки»; молоко попрыскивало в медное ведерцо»; в 7 главе о корове говорится 7 раз, всего в произведении о ней 11 упоминаний.

До 7 главы о льве говорилось трижды: один раз при описании Гуголева: «каменные ворота: над воротами – львы», дважды при описании бумаг Шмидта, – а в последней главе лев упомянут 7 раз.

«Тупоносая Кате баба улыбается, усмехается: и, как ангел невинный, подаёт ей двугривенный глупая девочка».

См.: Белый А. Сочинения в 2 томах. – М., 1990. – Т. 1. – С. 691–694.

Если интерпретировать судьбу Дарьяльского с точки зрения антропософии, можно сказать, что, постоянно предаваясь созерцанию зари и испытывая при этом определенные чувства, герой «Серебряного голубя» практиковал имагинации и тем самым развил в себе некоторые духовные органы, в результате чего приобрел способность видеть духовные прообразы чувственных предметов. Однако, не будучи способным разобраться в сути происходящего (способность эту приобретают путем упражнений в инспирации), принял желаемое за действительное, т. е. отражение собственного существа за других существ. Ср. письмо Белого Блоку: «А свойство медитаций таково, что если неверно медитируешь, то накликаешь стихийные силы на себя, делаешься игрушкою чар и сил, которые уже потом Тебя гонят, а Ты не знаешь ни причины появления злого рока, ни средств остановить его приток …» (А. Блок. Белый А. Переписка. – С. 486). Кроме того, по Штайнеру, правильное духовнонаучное обучение предполагает работу над развитием определенных душевных качеств, что не было свойственно герою Белого. Подробнее об этом см. часть «Котик Летаев».

Текст романа «Петербург» цитируется по изданию: Белый А. Петербург. – М., 1994. В дальнейшем в скобках указываются номера страниц.

Белый А. Петербург. – М., 1981. – С. 566.

По той же причине гигант-голландец никогда не бывает один.

Белый А. Символизм как миропонимание. – С. 201.

А.С. Пушкин в романе «Капитанская дочка» показал, как трудно представителям враждующих лагерей увидеть людей в своих противниках.

На двойственность Дудкина указывает его сравнение с барышней: «не будь незнакомец мой обладателем усиков, вы б, пожалуй, приняли незнакомца за переодетую барышню» (19), – так как, по Белому, «символ дамы» – «цифра два» (64). Фетишистские чувства, которые испытывает Дудкин: «ни в кого из женщин я не был влюблен; был влюблен – как бы это сказать: в отдельные части женского тела, в туалетные принадлежности, в чулки например», – и чувства, которые он вызывает: «А мужчины в меня влюблялись» (90), – тоже следствие его двойственности.

Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. – Л., 1984. – С. 156.

Свое отношение к военным и военной службе Белый высказал М.И. Цветаевой: «Как я хотел бы быть офицером! (…) Даже солдатом! Противник, свои, черное, белое – какой покой!» (Воспоминания об Андрее Белом. – М., 1995. – С. 273).

Белый А. О смысле познания. – Минск, 1991. – С. 5, 6.

Сходным образом смотрел на мифы Р. Штайнер. См. его «Христианство как мистический факт и мистерии древности».

Долгополов Л.К. Миф о Петербурге. – С. 186.

Медный гость обращается к Дудкину со словами «Здравствуй, сынок!»; настоящее имя Неуловимого Алексей напоминает о сыне Петра Первого.

Вслед за Достоевским Белый помещает рядом с идейным провокатора политического – Липпанченко, сходство которого с Петром Верховенским давно замечено исследователями (см. статью Н.Г. Пустыгиной «Цитатность в романе А. Белого “Петербург”» (Ст. 2 // Уч. записки. – ТГУ. – 1981. —Вып. – С. 513); там же см. о чертах исторических лиц в образе Дудкина). К сказанному добавим несколько деталей. На наш взгляд, Липпанченко – это Верховенский двадцать лет спустя: у них одинаковые отчества (Степанович), настоящая фамилия персонажа «Петербурга» Липенский созвучна с Верховенский.

Замечено, что портрет Липпанченко воспроизводит черты внешности Азефа, но есть в нем и детали, перекликающихся с описаниями Верховенского. Последний был «молодой человек лет двадцати семи или около… с жидкими белокурыми… волосами…» (172). Молодой Липпанченко тоже был белокурым. Верховенский казался «сутуловатым и мешковатым», так же описан Липпанченко (309). Лицо Верховенского «никому не нравится» (172); даже сожительница Липпанченко называет его внешность «неприятной», «несчастной» (278). Словно для того, чтобы объяснить имеющиеся портретные различия, Белый ссылается на разрушительное действие времени: «…Что сделало время? (…) Розовый цвет лица ожелтился, промаслился, свял – заужасал серой бледностью трупа; лоб – зарос; и – выросли уши…» (385).

Липпанченко обращается с Дудкиным, как бы воплощая планы Верховенского в отношении Ставрогина: «Я вас никому не покажу… Новую правду несёт и скрывается…». «Моя слава растет… а круг лиц, состоящих со мною в человеческих отношениях… равен нулю» (83), – жалуется Дудкин.

Мысли Дудкина о Липпанченко: «Расшибает лбом лбы…» (279), – перекликаются со словами Липутина о Верховенском и ему подобных: «…Если так продолжать, то можно самому разбить лоб-с. О, они вовсе не боятся разбивать свои лбы и даже готовы…». Как Липпанченко, Верховенский назван пауком, и сам в бешенстве кричит Кириллову: «Если вы вздумаете завтра убежать… то я вас на другом конце шара… повешу как муху… раздавлю…». В романе Белого черты Верховенского обнаруживаются и у другого тайного агента – Морковина, кстати, также сравненного с пауком (215): ср. слова последнего, обращенные к Николаю Аполлоновичу: «…Ваше сомнение… меня убивает; надо было взвесить всё заранее… Наконец, вы могли отказаться…» (217) – и заявление, сделанное Верховенским Кириллову: «…Видите ли, вы сами соединили ваш план с нашими действиями. Рассчитывая на ваш план, мы уже кое-что предприняли…».

Как писал сам А. Белый в исследовании «Мастерство Гоголя», «Аполлон Аполлонович соединяет в себе обе темы «Ш/инели/»: он в аспекте «министра» – значительное лицо; в аспекте обывателя – Акакий Акакиевич…» (с.324).

Каренины, как известно, жили в Петербурге.

О чертах исторических деятелей в образе сенатора Аблеухова см.: Долгополов Л.К. На рубеже веков.

Помимо постоянных отсылок к Аполлону и Сатурну, это Зевс (31), Медуза Горгона (47), Плутон (339), Сизиф (342) и др.

Керлот Х.Э. Словарь символов. – С. 228.

О других аполлонических мифах, нашедших отражение в романе, см.: Ильев С.П. Русский символистский роман. – Киев, 1991. – С. 142–150.

Ассоциации героя с Сатурном говорят и об одержимости Аблеухова-старшего ариманическими силами, поскольку сам Ариман как мифическое существо относится к архетипу Сатурна. – Семира и Веташ В. Указ. соч. – С. 100.

Фольклор, по мнению Ю.М. Лотмана, занимает промежуточное положение между мифом и литературой.

Лихутин напоминает Маврикия Николаевича Дроздова, жениха Лизы, прежде всего своей безмерной любовью к Софье Петровне; кроме того, родом занятий (оба военные), высоким ростом, немногословностью, внешним хладнокровием и репутацией недалекого, которую он имеет в обществе. О чертах Ставрогина в образе Аблеухова-младшего см: Пустыгина Н.Г. Цитатность в романе А. Белого «Петербург». Ст. 1.

В общем героини двух первых романов нарисованы по-гоголевски: «Сквозная дева и ведьма-баба суть в первой фазе два порознь Гоголем данных аспекта им не данной реальной женщины; аспекты эти даны второй фазой, как бы двумя возрастами в биографии того же типа: летам к пятидесяти станет Агафьею Федосеевной… Агафья Тихоновна» (Белый А. Мастерство Гоголя. – М., 1934. – С.27). В «Петербурге» Анна Петровна – вариант будущего Софьи Петровны.

В разных традициях Небо представляется черепом демиургов – Брахмы или Имира, а облака и тучи – мозгом, наполняющим гигантский череп неба, или мыслями творца, что отразилось и в языке: облачную, дождливую погоду называют промозглой, и ещё в прошлом веке вместо «задумался» можно было сказать «затуманился» (Семира и Веташ В. Астрология и мифология. – С. 72).

«Бесконечность символизируют собой вместе непрерывные стихии воздуха, соответствующие нашему интеллекту, и воды, обозначающей эмоции. Чтобы мысль стала живой… даже самое абстрактное мышление обязательно требует подключения эмоциональной сферы» (Семира и Веташ В. Указ. соч., С. 79).

Например, перед встречей с Шишнарфнэ «черное облако набежало на месяц», во время общения с «младоперсом» «черный контур его прочертился на светящемся фоне зеленых заоконных пространств (там бежала луна в облаках)…».

100

Вода вообще сильно действует на Дудкина, что выражает неспособность героя управлять своими чувствами: «Умывшись из крана, как лед, холодной водою… Александр Иванович почувствовал снова прилив ерунды» (247); «едва он умылся, как внутри его снова всё вспыхнуло, перепутывая действительность с бредом» (313).

101

«Белым создан в «Петербурге» совершенно особый… стиль… повествования, в котором монологическая форма рассказа перекрещивается и переплетается с полифонизмом изображения внутреннего мира героев и их реального жизне– и мироощущения» (Долгополов Л.К. Текстологические принципы издания // Белый А. Петербург. – М., 1981. – С. 624–625).

102

Новое литературное обозрение. – 1994. – № 9. – С. 161.

103

Штайнер Р. Путь к самопознанию человека. Порог духовного мира. – Ереван, 1991. – С. 110.

104

Согласно антропософии, человеческое существо состоит из нескольких тел, эфирное тело – одно из них.

105

Штайнер Р. Порог духовного мира. – С. 96–97.

106

В одной из статей Белый называет позитивизм «ариманической иллюзией эволюции» (Белый А. Символизм как миропонимание. – С. 293).

107

Штайнер Р. Путь к самопознанию… – С. 88.

108

Там же. С. 128–129.

109

Штайнер Р. Путь к самопознанию… – С. 32–33.

110

Штайнер Р. Путь к самопознанию… – С. 30.

111

Там же. С. 25–26. Подобные ощущения сына сенатора будут позже описаны извне как рост и расширение (264, 266).

112

«…Когда наступает переживание вне чувственного тела… только тогда самопознание становится истинным и не может быть больше затемнено желанием увидать себя таким или иным, каким было бы приятно оказаться» (Штайнер Р. Путь к самопознанию… – С. 38–39).

113

«Человек является мыслящим существом. И он может найти свой путь познания лишь тогда, когда он исходит из мышления, – пишет Р. Штайнер. – …Именно мышление есть высшая из способностей, которыми обладает человек в чувственном мире» (Штайнер Р. Теософия. – Ереван, 1990. – С. 126).

114

Кроме того, построение текста, которым в романе излагаются антропософские истины, может служить образцом «идеальной» лексико-синтаксической организации повествования в романе. Фрагмент о первых мигах после смерти (390) составлен, с одной стороны, научной лексикой («атмосфера», «балласт», «поступательно», «поперечник», «газообразное состояние», «центростремительное ощущение», «молекулы» и др.), с другой – эмоциональной («с неописуемой быстротой», «сумасшедшее стремление распространиться», «распространиться до ужаса» и др.). Способствуют упорядочиванию высказывания анафоры («Представьте себе… и представьте… И ещё представим себе… и ещё представим себе…»), а обозначенные тире паузы и пары градационных определений («с бешеной, с неописуемой быстротой», «на расширяющихся, всё растущих кругах», «бестолковые, больные толчки») «оживляют» текст, избавляют его от излишней сухости; фразы с традиционной для научного изложения структурой, подчиненной цели точно выразить мысль («Представьте себе бесконечно длинный канат; и представьте, что в поясе тело ваше перевяжут канатом…») чередуются с фразами, инверсивное строение которых типично для художественного произведения («подкинутые, на расширяющихся, всё растущих кругах, рисуя спирали в пространстве, полетите вы в завоздушную атмосферу головою вниз, а спиной – поступательно…»). Такая стилистика текста указывает на синтезирующий характер антропософии, её обращенность и к разуму, и к чувствам человека.

115

Штайнер Р. Как достигнуть познания высших миров. – Калуга, 1993. – С. 146–147.

116

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 147–148.

117

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 148.

118

Штайнер Р. Теософия. – С. 82.

119

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 71.

120

Суд и судьба – этимологически однокоренные слова.

121

Штайнер Р. Путь к самопознанию… – С. 46.

122

Там же. С. 50–51.

123

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 46.

124

Андрей Белый. Проблемы творчества. – С. 79.

125

Белый А. Симфонии. – Л., 1991. – С. 207.

126

Текст романа «Котик Летаев» цит. по изданию: Белый А. Сочинения в 2 томах. – М., 1990. – Т. 2. Номера цитируемых страниц приводятся в скобках.

127

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… – С. 109.

128

Штайнер Р. Методика обучения и предпосылки воспитания. – М., 1994. – С. 56–57.

129

Р. Штайнер так интерпретирует этот миф: «…В той басне (о Дионисе. – М.С.) заключена истина о рождении божественного и о судьбе его в собственной душе человека. Божественное связывает себя с временной, земной человеческой душой. Но лишь только это божественное, дионисийское, зашевелится в душе, как она ощущает властное стремление к своему собственному истинному духовному образу. Сознание, являющееся… в виде женского божества – Геры, ревнует к родившемуся из сознания высшего. Она (59) натравливает низшую природу человека (титанов). Ещё незрелое дитя Бога растерзывается ими. Таким образом, оно существует в человеке как разорванное, чувственно-рассудочное знание. Но если только довольно в ней высшей, деятельной мудрости (Зевса), то эта последняя охраняет и растит незрелое дитя, которое затем возрождается как второй Сын Божий (Дионис). Таким образом, из знания, из расчлененной божественной силы в человеке, рождается цельная мудрость, которая есть Логос, Сын Бога и смертной матери – преходящей, бессознательно стремящейся к божественному человеческой души».

130

Грейвс Р. Мифы Древней Греции. – Екатеринбург, 2005. – С. 19.

131

Заметим кстати, что мотив нити, пряжи тоже использован в повести: пока «ужасный толстяк Дорионов» грохочет «в глубине переходов», бабушка вяжет чулок: «в отдалении, среди комнатной анфилады, сидит моя бабушка; бегают нити на спицах», позже, во 2 главе, её заменяет нянюшка: «Нянюшка на меня посмотрела; и забегали над чулком вязальные, ясные спицы…». Вяжет жакет Раиса Ивановна, и, наконец, в последней главе Белый пряжей называет мозг: «мозг; он – духовная пряжа; он – чехол; дух тянулся к нему; облекался в него; начинали вздрагивать думы…».

132

Сниженному, подчеркнуто бытовому тону повествования о церкви в романе «Серебряный голубь» противопоставлена высокая лексика, использованная для описания церковной службы в третьем романе. Это свидетельство того, что отношение Белого к религиозным обрядам изменилось в процессе изучения антропософии. Как пишет Р. Штайнер, «религии в своих церемониях, таинствах и обрядах дали внешне видимые отображения высших духовных процессов и существ. Отрицать это может только тот, кто не понял всей глубины великих религий. Но кто начал уже сам прозревать в духовную действительность, тот поймёт и великое значение этих внешне видимых действий. И для него тогда религиозная служба сама явится отражением его общения со стоящим выше его духовным миром» (Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 119).

133

Белый А. Воспоминания о Блоке. – М., 1995. – С. 416, 402.

134

В здешнем мире «Петербурга» тоже преобладают мутные, переходные цвета и оттенки. Яркость этому миру придаёт солнце, то есть духовный мир. Независима от солнца (буквально, фактически же – зависима, именно духовным миром и объяснима) лишь яркость цвета глаз героев: синий, васильковый.

135

Быстров Н.Л. Указ. соч. – С. 20.

136

У люциферических существ в антропософии вовсе не такая плохая репутация, как в христианстве у того, чьим именем они названы. Р. Штайнер писал: «Эти существа вовсе не только «злые», хотя происхождение зла в человеческом развитии нужно искать у них… В действительности бесконечно много благодатного приходит в человеческую культуру благодаря этим существам. Индивидуализация, дифференциация, свобода – можем мы сказать – происходит от этих существ, отставших на Луне» (Штайнер Р. Духовное водительство человека и человечества. – с. 32, 33,35).

137

Пятая глава называется «Ренессанс». Как отмечено в комментариях к изданию 1990 года В. Пискуновым, «с Ренессансом… Белый… связывал начало формирования индивидуальности, считая Ренессанс второй – после времен раннего христианства – отправной точкой становления «самосознающей души». Вместе с тем он видел в Ренессансе и зародыш трагического «грехопадения» новоевропейской личности» (651).

138

На духовную сущность Рупрехта, его родственность человеческому сознанию указывает и такая деталь: «он бегает в вислоухой, енотовой шубе и в шапке из котика» (подчеркнуто мною. – М.С.).

139

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 111.

140

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 264–265.

141

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 220.

142

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. С. 204.

143

В «Очерке Тайноведения» Штайнер называет их: «господство над течением мыслей, господство над волевыми импульсами, невозмутимость по отношению к горю и радости, положительность суждений и непредвзятость в воззрении на жизнь».

144

Белый А. Глоссалолия. – С. 77.

145

Обучение инспирации и имагинации может проходить параллельно (См.: Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 225).

146

Белый А. О смысле познания. – С. 54.

147

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 228, 229.

148

«Любовь влияет в духовных мирах так, что действие её приходится назвать как бы излучением тепла, плодотворным и благоприятным» (Штайнер Р. Путь к самопознанию… – С. 64).

149

Белый А. О смысле познания. – С. 50.

150

Р. Штайнер сравнивает инспиративные восприятия с чтением, для которого имагинативные образы служат буквами или звуками (См.: Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 226–227).

151

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 109.

152

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 237.

153

Там же. С. 241.

154

«Луна, охладняя, старинные корни влажнит: свет во рту теперь – влага во рту… звук «Lilith» – звук отставшего духа Луны», – сказано в «Глоссолалии» (с.55).

155

События, о которых идёт речь, можно сопоставить также с «изгнанием из рая», которое, согласно Р. Штайнеру, означает, что «человеческое тело стало тяжелее и опустилось из окружения в земную поверхность» вследствие «сжатия, произошедшего под тяжестью люциферического влияния». Так в повести воплощается ассоциация «Котик – Адам».

156

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 108.

157

Там же. С. 108.

158

Для изображения подобного состояния во втором романе писатель использовал образ великана с несросшимся теменем.

159

Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 237.

160

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 109.

161

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 109. См. также: Штайнер Р. Очерк Тайноведения. – С. 236–237.

162

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 161.

163

Штайнер Р. Как достигнуть… – С. 160.

164

Хотя «Глоссолалия» написана Белым позже «Петербурга», особое внимание к звуковой стороне слова было свойственно писателю и раньше. См., например, статью «Магия слов» (1909).

165

Белый А. Петербург. – М., 1981. – С. 454.

166

Белый А. Петербург. – М., 1981. – С. 506.

167

Ср. определение философа-неокантианца в ст. Белого «Круговое движение».

168

Ср. в «Глоссолалии»: «ли» – звуки тьмы и влаги, звуки лунные и люциферические.