«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего - [22]

Николай Аполлонович и вне отношений с отцом имеет приблизительно столько же литературных корней, сколько мифологических: этот герой «Петербурга» ассоциируется с Николаем Ставрогиным, с колдуном из «Страшной мести» Гоголя и Башмачкиным из его же «Шинели», а также с балаганным Петрушкой[94] (226, 319), Атлантом (242), Дионисом, Аполлоном. Поскольку в качестве колдуна (демона) и в качестве Ставрогина, с которым его роднят не только двойственность в лице, но и странные поступки, Николай Аполлонович выступает прежде всего в любовном сюжете, то, значит, от возможности или невозможности рассматривать его отношения с Софьей Петровной вне литературных и исторических аналогий зависит ответ на вопрос: кем считает Аблеухова-младшего сам Белый – продуктом петербургской эпохи или общечеловеческим типом, т. е. возможно ли возрождение героя?

Любовный треугольник «Лихутин – Лихутина – Аблеухов» соответствует нарисованному в «Бесах»: «Маврикий Николаевич – Лиза Тушина – Ставрогин»[95]. В связи с этим мысль Софьи Петровны о том, что «было что-то сходное с Лизой в этом её положении (что было сходного – этого точно она не могла бы сказать)…» (129), хотя Лихутина имеет в виду героиню «Пиковой дамы», может быть воспринята как намек писателя на Лизу Тушину, ситуативное сходство с которой очевидно.

Но чувства Аблеухова к Софье Петровне возникли лишь потому, что он лишился материнской любви. На это указывают в романе и временное совпадение: когда два с половиной года назад Анна Петровна уехала из Петербурга, Николай Аполлонович познакомился с Софьей Петровной, – и поразительное внешнее сходство героинь: можно сказать, что Анна Петровна – это Софья Петровна тридцать лет спустя.

Ср.:

у Софьи Петровны «глазищи темно-синего цвета… косили» (58) – у Анны Петровны «лазурью наполненные» глаза косят в минуты волнения (409);

«роскошные формы» Лихутиной обозначали «угрозу: преждевременную полноту» (59) – Аблеухова – «полная дама» (149);

«над губками Софьи Петровны обозначался пушок, угрожавший ей к старости настоящими усиками» (58) – «явственно отметились усики» (150) на лице Анны Петровны[96].

Следовательно, в Лихутиной Николай Аполлонович подсознательно ищет замену ушедшей матери, и романная ситуация превращается в вариацию на тему древнегреческой трагедии о царе Эдипе. Забвение Аблеуховым своих чувств к Софье Петровне с возвращением Анны Петровны подтверждает эту версию.

* * *

Итак, возможность интерпретировать взаимоотношения героев и их поступки с опорой на миф означает возможность восстановления внутренней целостности персонажей. Вообще миф – это иллюстрация духовных событий, и потому осмысление мифов – работа, ведущая к духовному совершенствованию человека. Возможно, поэтому в романе Белого миф не только одно из средств создания образов персонажей. Мифологическую основу имеют также некоторые пейзажные детали.

В мифологиях боги часто антропоморфны, а мир иногда изображается как божественный организм: небо – голова демиурга, облака – его мысли[97], моря и реки – кровь, земля – тело. В подобных представлениях воплощается мысль о сходстве между устройством и развитием мира и человека – мысль, которую, разумеется вне мифологической образной формы, высказывали, и не раз, философы позднейших эпох (отметим в частности важных для нашего исследования Вл. Соловьева и Р. Штайнера). Кроме того, природные стихии в мифологии соотносимы с человеческими свойствами. Например, небо, воздух – символ мысли, вода – чувств, эмоций, солнечный свет ассоциируется с разумным сознанием, лунный – с интуицией. Небо и вода, солнце и луна в мифах обычно противопоставлены друг другу, но мифы фиксируют и существующую между ними связь: например, верховный индуистский бог Варуна, обитающий на небе, проливает дожди, прокладывает русла рек. Луна и Солнце представляются глазами неба либо, в более позднюю эпоху, как боги-близнецы. Так мифы говорят о необходимости объединения человеческих способностей ради достижения гармонии[98].

От Луны к Солнцу. Некоторые особенности пейзажа

Поскольку облака – символ мысли, первое же упоминание о них в романе: «…Вставал Петербург в волне облаков» (20) – рисует столицу как город идей, причём идей западных («из свинцовых пространств балтийских и немецких морей»). Острова сановнику Аблеухову представляются «волной набегающих облаков», «угрожающих столице Империи»; жителям островов, в свою очередь, облака закрывают центр города, и «нетопыриным крылом облаков» разлетаются по России исходящие из центра циркуляры. Это говорит о том, что «идейные разногласия», лежащие в основе социальных противоречий, надуманны. Источник их – «мозговая игра»; эта существеннейшая особенность петербургской жизни чрезвычайно осложняет существование горожан и всей России.

Облака в Петербурге имеют причудливые, даже страшные очертания («клочковатые руки», «туманные пряди каких-то ведьмовских кос»), что, очевидно, говорит о подверженности мышления нечистой силе. Неслучайно облаком в романе названо не только природное явление – речь идет и об облаке недобрых мыслей («…если гнусны твои мысли… то “вдруг”… всюду тебе начинает предшествовать, вызывая у постороннего наблюдателя впечатление, будто ты занавешен от взора черным, взору невидимым облаком…»), и об облаке подозрений («Александр Иванович тут почувствовал за собой незнаемую вину; посмотрел, и будто бы облако понависло над ним, окуривая его из того направления, где сидела особа, и выкуриваясь из особы»), и об облаке пыли, с которым после бессонной ночи самозабвенно борется сенатор Аблеухов.