«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего - [23]

Облака в пейзаже часто соседствуют с луной. Прежде всего, поскольку свет луны в облаках – постоянная деталь пейзажа, видимого Дудкиным,[99] луна воспринимается как символ больного, слабого сознания:

«сознание угасало (точно свет луны в облаках)…»; «Он был в просвете, как месяц, светящий далеко, – спереди отбегающих туч; и как месяц, светило сознание, озаряя так душу, как озаряются месяцем лабиринты проспектов».

Вместе с тем лунный свет означает интуитивное озарение, прозрение будущего:

«Бирюзовый прорыв несся по небу; а навстречу ему полетело сквозь тучи пятно горящего фосфора, неожиданно превратившись там в сплошной яркоблистающий месяц; на мгновенье всё вспыхнуло:

Судьбы людские Александру Ивановичу на мгновение осветились отчетливо: можно было увидеть, что будет, можно было узнать, чему никогда не бывать: так всё стало ясно; казалося, прояснялась судьба; но в судьбу свою он взглянуть побоялся; стоял пред судьбой потрясенный, взволнованный, переживая тоску.

И – месяц врезался в облако…» (99).

Луна в «Петербурге» связана также с фосфоресцирующим Медным Всадником:

«Снова бешено понеслись облака клочковатые руки; понеслися туманные пряди все каких-то ведьмовских кос; и двусмысленно замаячило среди них пятно горящее фосфора…» (99).

Именно свет луны превращает Всадника в «громадное тело, горящее фосфором»: «Вдруг тучи разорвались, и зеленым дымком распаявшейся меди закурились под месяцем облака…»; «Металлический Гость, раскалившийся под луной тысячеградусным жаром, теперь сидел перед ним опаляющий, красно-багровый». Когда Всадник является на чердак к Дудкину, за ним открываются «купоросного цвета» «пространства луны»:

«Раскололась и хряснула дверь… меланхолически тусклости проливались оттуда дымными, раззелеными клубами; там пространства луны начинались – от раздробленной двери, с площадки, так что самая чердачная комната открывалась в неизъяснимости, посередине ж дверного порога, из разорванных стен, пропускающих купоросного цвета пространства, – наклонивши венчанную, позеленевшую голову, простирая тяжелую позеленевшую руку, стояло громадное тело, горящее фосфором» (310).

И так как Медный Всадник в романе символизирует зло, «пространства Луны» воспринимаются как обитель зла.

Когда же к облакам и луне добавляется упоминание о воде, такой пейзаж говорит об одержимости человека нечистой силой. В таком состоянии, по Белому, совершаются преступления: дворец, в котором в лунную ночь был убит император Павел, стоит на берегу канала (359, 360); из окон дачки, где в залитой лунным сиянием комнате (392) Дудкин убивает Липпанченко, видно море (273)[100].

Иногда из облаков проливается дождь – символ освобождения души от оков рассудка. Таков дождь, начавшийся после разговора Николая Аполлоновича с Морковиным, а на другой день – с Дудкиным (в это же время, пишет автор об Аблеухове, «сердце его… стало медленно плавиться…»; 321).

Позднее дождь переходит в «свистопляску», что говорит не только о сильнейшем эмоциональном потрясении, переживаемом Николаем Аблеуховым (в это время он встретился с Лихутиным), но и о проходящей в это время забастовке. Связать эти события можно на том основании, что, характеризуя толпу, Белый не раз использует водные метафоры и сравнения: «многотысячные рои котелков вставали как волны…» (258), «хлынула толпа» (332), «многоножка людская здесь текла» (332) и др.

После дождя появляется солнце («…из разорванных туч бледный солнечный диск пролился на мгновение палевым отсветом – на дома, на зеркальные стекла, на котелки, на околыши»), и это значит, что из соединения способности мыслить с эмоциональной составляющей вырастает сознание – высшая форма психической активности человека, включающая в себя не только осмысление объекта, но и его чувственное восприятие.

Параллель «солнце – сознание» проводится в самом начале романа: «…сознание Николая Аполлоновича, отделясь от тела…соединялося с электрической лампочкой… называемой “с о л н ц е м с о з н а н и я”» (42). Моменты эмоционального потрясения сопровождаются для героя ощущением угасания светила, наступления темноты: сознание «тщетно тщилось светить; оно не светило; как была ужасная темнота, так темнота и осталась…» (185).

Дудкин солнца не видит вовсе: даже то утро, которое описано в предыдущей и следующей главах как ясное, для Дудкина «тусклое петербургское утро» (246). Постоянное напоминание о сгущающейся темноте в главках, рассказывающих о посещении Александром Ивановичем Липпанченко (271, 273, 281, 288), указывает на постепенное замутнение сознания Дудкина: «Темнота напала… в темноте посиживал Александр Иванович – один-одинешенек; темнота вошла в его душу: он – плакал» (288).

Появление солнца, свет его сквозь облачка – знак того, что герою (героине) открывается истина:

«Там за окнами брызнули легчайшие пламена, и вдруг всё просветилось, как вошла в пламена розоватая рябь облачков, будто сеть перламутринок; и в разрывах той сети теперь голубело чуть-чуть: голубело такое всё нежное; всё наполнилось трепетной робостью; всё наполнилось удивленным вопросом: “Да как же? А как же? Разве я – не сияю?” Там на окнах, на шпицах намечался всё более трепет; там на шпицах высоких высоко рубинился блеск. Над душою её (Софьи Петровны. –