Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - [27]

— Одеяло вот, — скованно сказала Ника и, стащив плед, укрыла мужа до подбородка.

— Спасибо. Постояла и, откинув край, легла рядом, свисая боком с неудобной тахты. Фотий подвинулся к самой стене, обнимая ее поперек живота, чтоб не упала.

— Не могу без тебя там, — пожаловалась она ему в подмышку, закидывая колено на живот. Он поцеловал ее в макушку. Прижал крепче, и Нику накрыло счастье.

Вздыхая и изредка шмыгая, медленно подбирая слова, она рассказала ему о ночных событиях: о Пашке и Ласочке. О рваной фотографии с Марьяной рассказала тоже. И про ее аборт. Замолчала, чувствуя, как его тело напряглось под ее щекой. Вот он протянул руку, привычно нащупывая на столе пачку сигарет. Еле слышно крякнул — и стол и сигареты остались в спальне.

— Принести? — Ника шевельнулась, но он покачал ее, прижатую к себе.

— Лежи. Вот значит, как все скручено… Теперь я тебя понимаю. А я думаю, что ж меня отправила с этой зверушкой?

— Так ты подумал, что я? Что я специально? Чтоб она тебя, что ли?

Из-за этих ночных мужиков? — Ника приподнялась, вглядываясь в темное лицо.

— Это ты у нас думатель. Нет, удивился просто. Лежи, не вертись, свалишься. Я тебе расскажу кое-что. Она послушно легла, прижимаясь щекой к его мерно дышащей груди.

Закрыла глаза, чтоб пока он собирается с мыслями, еще раз окунуться в счастье. Чуть было не разбежались спать по углам! Кажется, самый умный ее поступок этого вечера — одеяло у живота и прогулка без трусов в холодную комнату. Что доказывает снова — она влюбленная по уши дура. Вот как это бывает, когда любишь.

— Я очень любил Катю. Ты меня не узнала бы тогда, Ника-Вероника.

Чуть что, на дыбы вставал. Силы во мне было через край, тратил, как хотел. И ревновали мы друг друга, как черти. Я начал. Она подхватила. На нас народ сбегался, как на хороший спектакль. Пару раз в неделю ребята рассказывали, а что Гущины снова учудили. А главное, нам обоим это нравилось, понимаешь? Реально, как на сцене, вот поглядите, какие страсти, как мы друг друга любим! Нет, сковородками она в меня не кидала, и я ее по поселкам и общагам не таскал, на руку косу намотавши. Но уехать на пару суток, ночевать хрен знает где, на уши всех поставить, всю зарплату спустив на цыган с медведями… да-а-а, это я мог. А она в ответ — всю ночь могла танцевать на какой-то пьянке, уйти с ухажером, потом бежать от него, босая по ночному шоссе. Ну ясно, я в ответ опять, заводился… Разве ж можно поверить, что убежала вовремя? Потом ходил морды бить. Потом снова искал ее, то у девчонок, то у каких-то родственников. В общем, пылкие ухаживания превратились в такую вот клоунскую рутину. И стало нам скучно, когда утомились. Оказалось, кроме этих вот вспышек, приключений, а что нас вместе держит? Пашка? Так он с нами-то реже был, чем тут у бабушки в Низовом. Фотий повернулся, осторожно, чтоб не свалить Нику, обхватил ее руками, удерживая.

— Тебе неудобно, — сказала она хриплым шепотом.

— Нормально. Лежи. Ну, значит, устал я первый. Надоело павлина строить. Павлин захотел борща, жену в халатике, чтоб напротив глазами сияла, пока ем и чесноком закусываю. А поздно. То ли Катерине это по душе сразу было, то ли так приучил, кто ж знает. Я перестал, а она продолжила. Я не хочу, а она поводы ищет. Как… как голодная. Глазами по сторонам и каждый повод ей годится. Скандалы, обиды, уходы, возвращения, истерики. Так и жили. Хорошо, я работал много, и хорошо, работа мужская. Хуже всего было понимать, что ей это нужно. Не мир, а именно постоянная война. Тогда она на коне, цветет, красивая. Глаза горят, походка упругая. А еще худо, Ника, человек ко многому привыкает. Вот рассказываю и думаю, да как я жил так долго во всем этом? А казалось мне — ну что же, многие живут, и хуже есть живут. И менять шило на мыло — чтоб у Пашки еще появился непонятно кто? То есть, с одной стороны, надо бы рвать дурную бесконечность, с другой — можно попасть в другую, не менее дурную — эта не подошла, выкидываем, примеряем другую… Ты не спишь?

— Если бы я не приехала к тебе, в августе? Ты не стал бы меня искать, да?

— Не знаю. Наверное, решил бы, что Мишаня правильно меня отговаривал — если не складывается, нельзя поперек судьбы идти.

— Мишаня тебя отговаривал? — Ника закопошилась и села, упираясь руками в тощую подушку, — от меня? Ах, негодяй! А я его так нежно полюбила!

— Сейчас взревную, — предупредил Фотий, улыбаясь. Она упала ему на грудь, рассыпая по плечам остывшие в зябком воздухе волосы.

— Я дурачусь, — сказала на всякий случай, и он отозвался мирно:

— Да понял, понял. Я тоже. Они помолчали. И после паузы Фотий спросил:

— Ты хочешь? Сейчас? Ника стесненно помотала головой, все так же обнимая его и дыша родным запахом:

— Нет. Потом.

— Хорошо. А насчет мужиков этих… Тоже есть о чем волноваться. Ты сказала — Токай и Беляш. С ними могут быть очень серьезные проблемы, Никуся. Мне еще год назад говорили, если Токай заинтересуется, придется ему с прибыли отстегивать.

— О господи…

— Да не пугайся. Я не мальчик. Знал, видел, куда все движется. Он снова осторожно повернулся. Прижался спиной к провисшему на беленой стене покрывалу, и Ника, несмотря на свой зябкий испуг, не могла не подумать — замерзнет же спина, а ему нельзя. Но не стала перебивать.