Ярость - [102]

— А вам не известна женщина с черными длинными волосами и ярко-синими глазами? — неожиданно спросил он.

— Пан прокурор, я работаю в учебном заведении. Половина моих студентов выглядит именно так. Это те, которые были блондинками и перекрасились в цвет черного дерева. А вторая половина, это те, которых Господь покарал темными волосами, в связи с чем они перекрасились в блондинок. Ну а цветные контактные линзы сейчас настолько модны, что чуть ли не у каждой девицы глаза словно у героини японского мультфильма.

— А нет ли среди этих студенток кого-нибудь, кто был бы вам ближе? Может, потому что она более способна? Может, вы даже подружились? Быть может, она заскакивала сюда на чай?

Женщина беспомощно разложила руки. Она и вправду хотела помочь.

— Понятно, что некоторые из них более способные, таких я ценю, люблю с ними разговаривать. Но такие знакомства я не перевожу в состояние дружбы.

Неожиданно в ее глазах мелькнула тень, на мгновение она отвлеклась, словно бы какая-то мысль плеснула в ее нейронах, словно рыбина поздним вечером на спокойной поверхности озера.

— Да? — безошибочно воспринял сигнал Шацкий.

— Это была странная такая ситуация, — на мгновение Ядвига Корфель снизила голос. — Зазвонил телефон, стационарный, я подняла трубку. И какая-то женщина спросила, нуждаюсь ли я в помощи. Я ответила, что нет, нового телефона мне тоже не нужно, и вообще ничего нового, уверенная, что это такая идиотская попытка продаж. Женщина же ответила мне, что ничего не продает, а только беспокоится обо мне и хочет знать: не нужна ли мне помощь. Я на это отвечаю, что тут, похоже, ошибка. А она: чтобы я четко сказала «нет», если в помощи не нуждаюсь.

Хозяйка квартиры замолчала. Шацкий, уверенный в том, что это просто пауза, не подгонял. Но женщина просто сидела и молчала.

— И что вы сделали?

— Положила трубку.

— Сразу?

И снова та отключилась. Прикусила губу и глядела на прокурора взглядом мудрой, опытной женщины.

— Нет. Через какое-то время.

— И кого вам этот голос напомнил? Пожилую женщину? Молодую? С дефектом дикции? Взволнованную? Может, она применяла характерные обороты речи?

Та отрицательно покачал головой.

— Обычная женщина, говорящая на самом обычном польском языке. Мне жаль. Но не старушка, это я сказать могу.

Все трое молчали. Ядвига Корфель, потому что сказала все то, что было у нее сказать. Ян Павел Берут — потому что такова уж была его натура. Прокурор Теодор Шацкий — поскольку интенсивно размышлял. Женщина, ему нужно было найти женщину с длинными черными волосами и синими глазами. Возможно, с черными волосами и сними глазами, поскольку сегодня подобного рода признаки можно сменить за пару часов. Одним надежным фактом в ее жизнеописании было то, что она не была старушкой. «Полиция разыскивает женщину в возрасте до семидесяти лет». Плакать хочется. У него не было ни единой зацепки, даже самой малой. Но у него имелась похищенная дочка, которая, либо через минуту погибнет, либо уже мертва, а все следы вели в никуда. Всякий раз, когда Шацкий думал об этом, у него начиналась истерика, всякий раз все более сильная. Мысли рассыпались, он не мог вернуться к процессу логического размышления, в связи с чем паниковал еще сильнее.

— Прошу прощения, но я вот гляжу на вас и должен спросить, — неожиданно прервал молчание Берут. — Почему вы позволяли все это делать с собой?

— Ведь я такая образованная, интеллигентная, начитанная, не сторонящаяся общества, правда? — усмехнулась та.

Берут сделал рукой жест, говорящий, что именно это он и имел в виду.

— Лично я называю это вирусом. Злобным, неизлечимым вирусом. Вы знаете, из исследований можно сделать такое заключение: не каждое лицо, познавшее насилие в детстве, во взрослой жизни должно стать жертвой или палачом. Но все, кто во взрослой жизни начинает обижать или позволяет себя обижать, в детстве были жертвами или свидетелями насилия. На сто процентов. А это означает, что мы являемся носителями вируса. Который не обязательно должен активизироваться, но в способствующих обстоятельствах охотно это сделает. У меня случилось как раз так.

Шацкий пытался строить озабоченную мину, только ему все это было совершенно до лампочки. Он злился на Берута за то, что тот вызвал откровения у женщины.

— И имеется еще кое-что. О чем я редко говорю, потому что мне стыдно. Знаете, господа, каждому хочется иногда почувствовать себя исключительным, особенным, единственным в своем роде. И я как раз испытывала это во время медового месяца. Как правило, в браке так не бывает. Люди сначала ухаживают, стараются что-то сделать один для другого, а потом приходят будни, обыденность и рутина. А вот меня регулярно заново добывали, меня соблазняли, обласкивали и засыпал хорошо продуманными подарками. Я шла по улице и знала, что вот он все время размышляет над тем, ну как бы устроить мне неожиданность, как доставить удовольствие, что сделать такого, чтобы сделать меня счастливой.

— Или, возможно, забежать в Икею и сменить модель подушки на такую, чтобы можно было, ради исключения, хуярить металлической трубой, — перебил ее Шацкий тем же экзальтированным тоном.