Ярослав Гашек - [31]

.

Для самого Гашека эта коллизия во время его работы над романом ощущалась особенно остро. Только недавно он нашел в рядах Красной Армии и РКП (б) отвечающий его идеалам образ жизни и деятельности. И вот он снова отброшен на довоенные позиции, когда выразить себя можно лишь в очередном дурачестве или в «Похождениях бравого солдата Швейка...». То прекрасное, что было в России, осталось в невозвратимом прошлом; однажды он с горечью в порыве самообличения сказал: «Там (т.е. в России. — Н. Е.) было прекрасно, но я к этому не имел отношения». Поэтому, видимо, он так и задержался с описанием продвижения Швейка на фронт[34], так и не собрался описать его похождения в России: сковывала противоречивость поведения его героя, слишком мучительно было возвращаться к воспоминаниям о годах, когда он сам был активным бойцом, преодолевшим швейковскую половинчатость. Гашек психологически не был в момент написания романа подготовлен к тому, чтобы обратиться к воспоминаниям о своем участии в гражданской войне. А насколько мог быть интересен «Швейк в России», показывают и его «бугульминские» рассказы, и описание «швейкования» Гашека в окрестностях Самары (по воспоминаниям О. К. Миненко-Орловской[35]).

Роман «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» представляет вершину творчества Гашека как по идейной значимости, так и по уровню художественного мастерства. В нем писатель впервые осуществил свое давнишнее намерение создать большое цельное повествование. Для осуществления этого он использовал некоторые компоненты из своих довоенных рассказов, в том числе рассказов о Швейке, особенно же из повести 1917 года «Бравый солдат Швейк в плену».

Прежние качества и особенности персонажей рассказов придаются действующим лицам романа, но видоизменяются в соответствии с характером нового персонажа. Вследствие этого изменяется характер комического изображения: вместо юмористического — сатирический. Углубляется и дается более разностороннее изображение действующих лиц: приводятся краткие биографические данные, дается обрисовка их поступков и т.д. Стиль Гашека остается таким же лаконичным. Динамичнее, острее, конфликтнее развивается действие. Изображая новые события и обстоятельства, Гашек находит эффектные детали (например, «Декамерон» в «Похождениях бравого солдата Швейка...» вместо «Сочинений святого Августина и святых отцов» в «Водке лесов, водке ягодной»): «Декамерон» более соответствует интересам фельдкурата Каца.

Однако из довоенных рассказов о Швейке в роман перенесено очень мало, а вот повесть «Бравый солдат Швейк в плену», в сущности, можно считать первоначальной редакцией романа. Сравнение романа с повестью позволяет сделать еще некоторые выводы об идейном и художественном развитии Гашека за последние, самые значительные шесть лет его жизни, рассмотреть развитие реализма Гашека, переход его к социалистическому реализму: роман охватывает почти такой же период, как и повесть, но в нем в тех же примерно временных рамках изображение расширено за счет многих новых эпизодов (в особенности вставных новелл — рассказов Швейка, которые в повести совершенно отсутствовали), введения и углубления характеристик персонажей, и особенно главного героя; в роман перенесены с некоторыми изменениями несколько эпизодов из повести, каждый из них более детализирован, и это приводит к большей наглядности изображаемого.

Заслуживает внимания форма характеристик героев, которую применяет Гашек. Автор дает прямые характеристики лишь эпизодическим действующим лицам. Чем больше места в романе или в отдельном эпизоде занимает персонаж, тем чаще черты его характера выявляются через поступки и речь. Гашек предпочитает больше показывать своих героев в действии, в разговоре, иногда в рассказе их о самих себе, считая, что такой способ раскрытия характеров — самый эффективный и несравненно более впечатляющий, чем авторское повествование о них. Авторская речь в романе звучит либо в форме доверительного разговора с читателем, либо в виде кратких, острых политических оценок. Приведем два примера: «Здесь (в областном уголовном суде. — Н. Е.) в большинстве случаев исчезала всякая логика и побеждал параграф, душил параграф, угрожал параграф, убивал параграф и не прощал. Это были жонглеры законами, жрецы буквы кодексов, пожиратели обвиняемых, тигры австрийских джунглей, рассчитывающие свой прыжок на обвиняемого согласно числу параграфов» (с. 43). Или — «В то время, как здесь короля били тузом, то далеко на фронте короли били друг друга своими подданными» (с. 463).

Обращает на себя внимание стремление Гашека к большей конкретизации изображаемого, что хорошо заметно при сравнении соответствующих эпизодов повести и романа (например, демонстрации Швейка в инвалидной коляске). Некоторые отрывки перенесены из повести в роман почти буквально. Их Гашек, очевидно, справедливо счел достойными сохранения: колоритная биография прапорщика Дауэрлинга, краткая характеристика майора Венцеля, изображение издевательств немецких капралов и офицеров над чешскими солдатами. Об этих эпизодах в повести рассказывает автор, в романе же — вольноопределяющийся Марек