Ярослав Гашек - [32]
Совершенствование формы романа по сравнению с повестью отвечало серьезным изменениям идейного содержания повествования о Швейке. Повесть посвящена критике Австро-Венгрии, хотя в ней уже намечается критика империализма в целом. Гашек в романе несравненно расширяет адрес критики: она направлена не только против Австро-Венгрии, но и против буржуазной Чехословацкой республики и буржуазного государства в период империализма вообще.
Но, применяя в романе широкое обобщение, сатирик стремился и к усилению жизненной достоверности, наибольшей конкретизации изображаемого, руководствуясь непреложным законом искусства: наивысшие художественные результаты достигаются тогда, когда самые широкие в своем обобщении идеи выражаются в наиболее конкретной форме, т.е. в резких конфликтах, индивидуализированных образах... Гашек в романе освобождается от условности, предпочитая ей художественную детализацию и конкретизацию — изображение общего через единичное. В описании Австро-Венгрии он отказывается от обобщенно-условного вывода и его художественного воплощения о безумии одряхлевшей монархии и дает разносторонний сатирический обзор разнообразных ее государственных, социальных и общественных институтов в типических характерах и обстоятельствах. Вместо прежнего «условного» Швейка из рассказов и повести перед нами — живой образ.
Вся художественная структура романа свидетельствует о том, что в период работы над ним Гашек решительно предпочитал жизнеподобие условности. Гашек сохраняет графическую манеру обрисовки своих героев, но вносит в нее больше деталей. В романе почти отсутствует портрет Швейка, однако автор упоминает о его голубых глазах, больших ушах. Одежда Швейка описана лишь раз: «Старый мундир, ранее принадлежавший какому-нибудь пузану, ростом на голову выше Швейка. В штаны... влезло бы еще три Швейка... грязная и засаленная гимнастерка I с заплатами на локтях, болталась на Швейке, как кафтан на пугале... фуражка... сползла на уши» (с. 113-114).
Великолепно разработан в романе диалог. Он так полно и выпукло характеризует и Швейка, и других действующих лиц, что воображение легко воссоздает их облик. Гашек почти не рассказывает о переживаниях, мыслях, чувствах, настроениях изображаемых им людей, не раскрывает душевный мир персонажей через внутренний монолог, мы видим только их действия, слышим только их речь. Писатель явно игнорирует возможность прямого раскрытия их психологии, конечно, не потому, что он лишен понимания сложных процессов душевного мира своих героев. Просто он предпочитает изображать лишь то, что читатель может воспринимать наглядно, т. е. видеть и слышать, даже обонять. Изобразительной манере Гашека присуща яркая наглядность античного искусства, особенно гомеровского эпоса, лишенного, как известно, психологического анализа. Однако в некоторых случаях Гашек проявляет себя и как тонкий аналитик сложнейших психических явлений, происходящих в душе героев, например в уже упоминавшейся сцене допроса фельдкуратом Кацом Швейка, заплакавшего на его проповеди.
«Фельдкурат пытливо посмотрел на простодушную физиономию Швейка (только что он тряс Швейка и орал: «Признайся, подлец, что ревел ты только так, для смеха!» — Н, Е.). . Солнечный луч заиграл на мрачной иконе Франциска Салеского и согрел удивленного мученика на противоположной стене.
— Вы мне начинаете нравиться, — сказал фельдкурат, опять садясь...
Из часовни доносились звуки фисгармонии, заменяющей орган. Музыкант-учитель, посаженный за дезертирство, изливал свою душу в самых тоскливых церковных мелодиях... — Вы мне, ей-богу, нравитесь! Придется порасспросить о вас у следователя...» (с. 104) — закончил фельдкурат свою беседу сo Швейком.
Зачем эти замечания о солнечном луче, заигравшем на иконах, о долетавших звуках грустной музыки? Видимо, для того, чтобы показать, как окружающая обстановка влияет на характер взаимоотношений героев: общее оживление в мрачном алтаре, вызванное солнечным лучом, напомнило фельдкурату о разнообразии жизни и словно звало его к снисходительности. Грустные звуки фисгармонии усилили пробудившееся сочувствие к Швейку и решение ему помочь.
Многокрасочность, «полифония», индивидуализация и конкретизация реалистического изображения по принципу жизнеподобия, отражая цельное чувственное восприятие действительности художником, вызывают у читателя или у зрителя соответствующие психологические ассоциации, способствуют глубокому впечатлению от изображаемого.
В этом причина превосходства художественной системы жизнеподобия перед «открытой» условностью. Следуя принципам «открытой» условности, писатели создают обобщенное, деформированное, а иногда и искаженное изображение действительности. «Открытая» условность удобна для широких обобщений, но она уступает полнокровной обрисовке действительности в реальных деталях и соотношениях.
Использование в рассказах «открытой» условности, несомненно, помогало Гашеку создавать образы обобщающего значения, так как широкое обобщающее содержание трудно было заключить в такую малую форму, как рассказ, и условность выручала. В обширном же полотне романа она была излишней, и «Похождения бравого солдата Швейка...» сильно выиграли благодаря отказу от такой условности. В тех же случаях, когда «открытая» условность применена в романе, введение ее мотивировано («Сон кадета Биглера перед Будапештом»).
