Ярмарка в Сокольниках - [76]

— Понятно, — сказал Меркулов глядя на панораму Москвы, — вы советуете мне положить письмо на имя Чебрикова в этот ящик?

— Именно, — кивнул Пономарев, — если хотите, отдайте письмо мне, я найду способ вложить его в этот ящик.

— И что дальше?

— Дальше — вас пригласит к себе Виктор Михайлович. Вы расскажете все о злоупотреблениях генерал-майора Кассарина, доложите про убийство Ракитина, приведете доводы… И я думаю, я даже уверен, последуют оргвыводы. Кассарин будет отстранен от должности, и не исключено, что руководство КГБ даст санкцию на его арест, и он, как миленький, пойдет под трибунал. Так что, Константин Дмитрич, как говорится, зло будет наказано, и добро восторжествует…

— Хорошо, — задумчиво произнес Меркулов, — так мы и сделаем, Валерий Сергеевич. Когда вам можно будет подвезти мое заявление?

— В любое время, адрес вы знаете… Прощайте, Константин Дмитрич, вернее, до свидания…

4

Когда поезд подъехал к станции метро «Кутузовская», я посмотрел на часы: было семь минут одиннадцатого. Я прикинул: если бы я пошел в поликлинику, то часа два, а то и три ушло бы у меня на очереди в разные там кабинеты и рентгены. Так что Меркулов меня не хватится ещё часа два. Я сорвался с сиденья и разжал уже почти закрывшиеся двери вагона. На Кутузовском проспекте я взял такси и поехал на Фрунзенскую набережную.

Рита открыла мне дверь, лицо у нес было испуганное:

— Саша… Я тебя вчера везде искала… Что-нибудь случилось? На ней была серая вязаная шапочка и синее пальто в талию с серым барашковым воротником. И выглядела она лет на пятнадцать, не больше. В руке она держала соединенные между собой алюминиевые судки, в каких обычно арбатские пенсионеры — всякие там заслуженные артисты или зубные врачи — носят из «Праги» готовые обеды.

— Жорке сделали вчера операцию, что-то у него там с коленкой — помнишь Жору, бородатого, у которого мы были в мастерской? — Конечно, я помнил его. — Ты представляешь, как кормят в районной больнице. Вот я ему наготовила тут всего…

Рита замолчала, закрыла дверь, поставила судки на пол, прошла в комнату и вернулась с телеграммой в руках. Я прочитал телеграмму, и все ужасы вчерашней ночи обрушились на меня снова: «Вылетаю в субботу, 27 ноября. Сергей». Я растерялся самым жалким образом. Но Рита взяла меня за руку и усадила на тахту.

— Сашка… ведь это к лучшему. Я ему никак не решалась написать… А теперь все решится само собой… Ты, вот, думаешь, наверно, что я умная. А я — дура. — Рита говорила тихо и медленно, рассматривая свои сиреневые ногти на длинных тонких пальцах. — Он пришел к нам в школу на выпускной вечер… Знаешь, он тогда был адъютантом в академии Фрунзе… И они были шефами нашей школы… И мне очень его форма понравилась. Ведь дура, правда? Мы с ним танцевали дурацкие вальсы… и потом он привез меня в эту квартиру.

Рита закурила. Я неотрывно смотрел на неё и не знал — радоваться мне или печалиться. Но одно я знал с достоверностью, что я любил её так, как никто никогда никого не любил.

— И потом… нет, не то что я поумнела, просто увидела, что не могу больше… что мы с ним… я не знаю… по разную сторону баррикад…

— А ты уверена, что со мной ты будешь по одну сторону? — сказал я, подумав о Кассарине, Пархоменко, Грязнове — как ни верти, получалось, что я с ними из одной команды.

Рита придавила сигарету в пепельнице, обняла меня за шею и совсем легко сказала:

— Это не имеет никакого значения. Потому что тебя я люблю.

Я прижался к её губам. Вязаная шапочка слетела с Ритиных волос, и они рассыпались пепельным водопадом по зеленой обивке тахты.

На полу в коридоре стыли судочки с Жоркиным обедом…

Пока Рита кормила ненасытного художника, я делал на её машине круги вокруг больницы. У меня уже совсем хорошо получалось, но мешал велосипедист, который делал те же самые круги с точно такой же скоростью. Наконец мне удалось его обогнать, при этом я немного царапнулся дверью о придорожные кусты. Потом я выехал на Люсиновку, доехал до Даниловского универмага, развернулся, незаметно показав язык постовому милиционеру, и сделал ещё несколько рейсов по прилегающим улицам.

Через полчаса появилась Рита. Вдохновленный своими водительскими успехами, я поведал ей о вчерашнем происшествии.

— Я за тобой сегодня в шесть часов заеду, — сказала она, глядя на меня потемневшими от ужаса глазами.

5

— Сейчас я буду тебе драть уши, — сказал Меркулов, выслушав мой жизнерадостный рассказ о мифическом походе на обследование в поликлинику, — и тебя только чудо может спасти от наказания. И учти на будущее — у меня резко отрицательное отношение к вранью, даже если оно во спасение…

И Меркулов с полнейшей серьезностью потянулся к моим ушам. И тогда я сотворил «чудо» — вынул из кармана украденную у Кассарина записочку.

— «Алла, срочно сообщи, куда ты спрятала письмо Мазера. Твой В.», — прочитал Меркулов и вопросительно посмотрел на меня. — «Когда вытащишь меня из этой сральни, — он опять глянул на меня, — тогда и получишь. Алла».

Он хлопнул записочкой о стол и уставился на меня немигающим взглядом светлых глаз.

— Расследованием, произведенным стажером Турецким, было установлено… — начал было я фиглярничать, но увидел, что этот номер сегодня не проходит, — так вот, ее вчера допрашивал Погорелов, а потом пришел Грязнов…