Яркие огни, большой город - [22]

Ты считал, что демонстрация мод была для нее своего рода временной причудой, поскольку она позировала лишь ради заработка и не была настоящей манекенщицей. Вы вместе посмеивались над настоящими манекенщицами, считавшими любой прыщик язвой и полагавшими, что климакс наступает в двадцать пять лет. Вы оба презирали людей, для которых получить приглашение на вечеринку в «Мажик» по случаю дня рождения X казалось великим достижением — вроде как переплыть Ла-Манш. Но вы тем не менее шли туда, посмеиваясь про себя, и пока Аманда общалась с гостями, ты в гостиной наверху нюхал розовый перуанский кайф из личных запасов ближайшего друга X.

Хозяйка агентства все время вправляла Аманде мозги, говоря, что если та хочет стать профессионалом, то она должна относиться к работе более серьезно: перестать стричься в дешевых парикмахерских, не чураться нужных знакомств. Аманду это забавляло. Она здорово изображала свою агентшу, манекенщицу — звезду пятидесятых годов, с повадками коменданта студенческого общежития и душой сводни. Однако несколько месяцев спустя вы начали ходить в рестораны подороже, и Аманда стала делать укладку в парикмахерской на Верхнем Ист-сайде.

В первый раз отправляясь в Италию на осенний показ мод, она расплакалась в аэропорту. Она напомнила тебе, что за полтора года вы не разлучались ни на одну ночь. Она сказала, что пошлет все это к чертям, обойдется безо всякой Италии и завяжет с модами. Ты убедил ее поехать. Каждый вечер она звонила из Милана. В дальнейшем эти расставания стали менее болезненными. А свадебное путешествие вы отложили на неопределенный срок, потому что через три дня после венчания ей предстояло показывать весенние модели.

Ты был занят работой. Иногда ты приходил вечерами домой и заставал ее спящей. Утром, завтракая в вашем уютном гнездышке, ты глядел на нее и тебе часто казалось, что ее взгляд проникал сквозь стены здания и полконтинента в прерии и метался там в поисках чего-то забытого, хотя она не могла вспомнить чего. В глазах ее стыли степные просторы родных полей. Она сидела, опершись локтями на кухонный столик и теребя пальцами прядь волос, голову она склоняла набок, словно слушала голоса ветра. В ней всегда было что-то неуловимое — какая-то истовость, которую ты никак не мог разгадать и которая беспокоила тебя. Ты подозревал, что она сама не отдавала себе отчета, почему ее страстно влекло то к тебе, то к работе, то к безудержному накопительству и столь же безудержным тратам, то к пропавшему отцу, и наконец все сошлось на идее замужества. Вы поженились. И все же ей чего-то не хватало. Но она по-прежнему готовила исключительно вкусный обед, оставляла любовные записки в твоем портфеле и в ящиках письменного стола.

Несколько месяцев назад она заплакала, когда собиралась в Париж. Ты спросил ее, в чем дело. Она сказала, что нервничает в связи с поездкой. Когда подъехало такси, она успокоилась. Вы поцеловались у двери. Она велела тебе поливать цветы.

Накануне возвращения она позвонила. Голос ее звучал необычно. Она сказала, что домой не вернется. Ты не понял.

— Прилетишь следующим рейсом?

— Я остаюсь,— сказала она.

— Надолго?

— Извини. Желаю тебе всего хорошего. Правда, желаю.

— Что ты говоришь?

— Я отправляюсь на следующей неделе в Рим с «Вог», а затем в Грецию сниматься на натуре. Здесь я по-настоящему становлюсь профессионалом. Извини. Я не хотела причинить тебе боль.

— Профессионалом? — сказал ты.— С каких это пор гребаная демонстрация мод стала профессией?

— Извини,— сказала она.— Мне пора.

Ты потребовал объяснений. Она сказала, что была несчастна. Зато теперь счастлива. Ей нужен простор. Она попрощалась и тут же повесила трубку.

Три дня ты слал через Атлантику телеграммы, без конца звонил по телефону и, наконец, обнаружил ее в отеле на левом берегу Сены. Когда она подняла трубку, голос ее звучал устало.

— У тебя другой мужчина?— спросил ты. Ты только об этом и думал на протяжении трех бессонных ночей. Не в том дело, сказала она, хотя мужчина действительно есть. Он фотограф. Вероятно, того типа, что называют себя художниками. Трудно было поверить. Ты напомнил ей, как она сама говорила, что все они голубые.

Она сказала: Au contraire³⁸, Пьер. И этим угробила тебя окончательно. Когда ты позвонил еще раз, она уже выехала из гостиницы.

Несколько дней спустя раздался звонок, человек назвал себя ее адвокатом. С вашей стороны, сказал он, было бы проще всего подать в суд на мою клиентку за оставление супруга. Это просто юридическая формула, сказал он. Его клиентка, то есть твоя жена, не будет ничего опротестовывать, вы можете разделить имущество пополам, хотя она претендует на серебро и хрусталь. Ты положил трубку и заплакал. Оставление супруга. Адвокат позвонил снова через несколько дней и сообщил, что машина и ваш общий счет в банке — твои. Ты сказал, что хочешь знать, где Аманда. Он позвонил снова и спросил, какую сумму ты просишь, чтобы уладить дело. Ты назвал его сутенером.

— Я требую объяснения,— сказал ты.

Это было несколько месяцев назад. Никому на работе ты ничего не сказал. Когда тебя спрашивают об Аманде, отвечаешь: жива-здорова. Отец ничего не знает. Беседуя с ним по телефону, сообщаешь, что все в порядке. Ты полагаешь, что твой сыновний долг — казаться счастливым и преуспевающим. Это самое малое, что ты можешь сделать для него в благодарность за все, что он сделал для тебя. Ты не хочешь его расстраивать, а у него по нынешним временам и без того забот хватает. К тому же ты понимаешь, что проболтаться никак нельзя. Он никогда Аманду не простит. Пока существует шанс, что она вернется, ты не хочешь, чтобы он знал о ее предательстве. Ты хочешь пережить это один. Объясняешь, что тебя держат в городе работа, обязательства, встречи с лауреатами Нобелевской премии, хотя до родного порога всего два часа езды. Рано или поздно придется ехать, но ты хочешь оттянуть встречу насколько можно.