Яркие огни, большой город - [20]

— Сколько?

— Сотня.

— Пятьдесят.

— Хорошо, восемьдесят пять. Меньше не могу.

Ты говоришь ему, что должен прицениться в других магазинах. Он вручает, визитную карточку с названием магазина, рекламируемого в журнале для взрослых.

— Спроси Джимми,— говорит он.— У меня есть еще удавы и обезьяны. Дешевле нигде не купишь. Я же чокнутый.

Идешь по городу, на восток по Сорок седьмой улице, мимо витрин магазина уцененных ювелирных изделий. Уличный торговец, который держит в руках кипу рекламных листков, бубнит перед дверью магазина: «Золото и серебро, покупаю и продаю, золото и серебро, покупаю и продаю». Насколько ты понимаешь, никаких вопросов он не задает. Добро пожаловать, карманники! Останавливаешься, чтобы полюбоваться изумрудной диадемой, прекрасным подарком для твоей следующей королевы на час. Что-то фантастическое. Естественно, когда у тебя будут деньги, ты и не заглянешь сюда. Ты вовсе не собираешься заманивать девушку своей мечты шкатулкой драгоценностей с надписью «Джем-О-Рама». Ты отправишься прямиком к «Тиффани» или «Картье». Рассядешься в кабинете директора магазина, а тебе будут приносить чудеса ювелирного искусства.

Хасиды, придерживая шляпы, снуют по улице туда-сюда. Они останавливаются потолковать друг с другом и стараются не глядеть на женщин в мини-юбках. Ты изучаешь товар в витрине «Книжного рынка Готем» и обращаешь внимание на объявление: УМНЫЕ РЫБАЧАТ ЗДЕСЬ.

На Пятой авеню переходишь на другую сторону и направляешься в сторону «Сакса»³⁴. Останавливаешься перед витриной. За стеклом — манекен, копия Аманды. Когда для него делали форму, Аманда полтора часа пролежала в ванне лицом вниз в вязком латексе и дышала через трубочку. Несколько дней спустя она отправилась в свою последнюю поездку в Париж; с тех пор ты ее не видел. Ты стоишь перед витриной и пытаешься вспомнить, действительно ли она выглядела так.

Les jeux sont faits >35

Ты встретил ее в Канзас-Сити, куда приехал работать репортером после колледжа. Тебе приходилось жить и на Западном побережье, и на Восточном, и за границей, а на Среднем Западе ты не был никогда. Ты чувствовал, что где-то там таятся своего рода истина и американская добродетель, и,- как человек пишущий, хотел их познать.

Аманда выросла в американской глубинке. Ты встретил ее в баре и не мог поверить своему везению. Ты и не собирался с ней знакомиться. Но она сама подошла и завела разговор. Пока вы беседовали, ты поймал себя на мысли: она выглядит как потрясная манекенщица и даже не подозревает об этом. Ты подумал — такую непосредственную девочку могла взлелеять только провинция. Ты представил Аманду на фоне солнечного заката по колено в янтарных россыпях зерна. Своей тонкой, нескладной фигурой она напоминала новорожденного жеребенка. Волосы ее были пшеничного цвета, а может, это тебе только казалось; за два месяца, что ты прожил в Канзасе, тебе еще не довелось увидеть пшеницы. Ты проводил большую часть времени на заседаниях Совета по вопросам районирования и добросовестно строчил репортажи о бурных дискуссиях относительно строительства торговых рядов и планирования новостроек. Вечерами дома было слишком скучно, и ты шел с книгой в бар.

Она, по-видимому, считала, что ты прибыл прямо из Манхэттена. Похоже, здесь, в Канзасе, бытовало некое всеобщее заблуждение: если человек говорил, что приехал из Новой Англии, Массачусетса или вообще с Восточного побережья, все почему-то полагали, что жил он именно в Нью-Йорке. Она расспрашивала про Пятую авеню, «Карлайль», «Студию 54»³⁶. Совершенно очевидно, что из журналов она знала об этих заведениях больше, чем ты. Она представляла себе Северо-Восток в виде какого-то сада при загородном клубе, в центре которого возвышаются небоскребы Манхэттена. Она спросила об «Айви лиг», словно это была некая официальная организация, и в тот же вечер представила тебя соседке по комнате как ее члена.

Не прошло и недели, как она перебралась к тебе. Она работала в цветочном магазине и думала, что когда-нибудь будет ходить в университет. Твоя образованность ошеломляла и восхищала ее. Стремление Аманды к учебе было трогательным. Она просила даты ей список книг для чтения. Вполне серьезно ждала появления твоей новой книги. Ты мечтал, что будешь продаваться в «Готем». Она хотела обитать возле Центрального парка, ты стремился приобщиться к литературной жизни города. Она выписала проспекты нью-йоркских университетов, и вы разослали туда ее автобиографию, которую она добросовестно отстучала на машинке.

Чем больше ты узнавал о прошлом Аманды, тем меньше удивлялся ее желанию начать все заново. Отец ушел из дома, когда девочке было шесть лет. Последнюю весточку от него Аманда получила из Ливии, где он добывал нефть на платформе прямо в открытом море. Это была рождественская открытка с изображенной на ней мечетью. Когда Аманде исполнилось десять лет, они с матерью перебрались на ферму двоюродного дяди в Небраске. Своего дома там у них не было. Мать вышла замуж за торговца сеном, и они переехали в Канзас-Сити. Торговец часто уезжал, а если появлялся, то либо скандалил, либо приставал и к матери, и к дочери. Аманде приходилось самой заботиться о себе; как ты понял, мать не очень-то пеклась о ней. Аманда ушла из дома в шестнадцать лет, какое-то время прожила с приятелем; их связь оборвалась за несколько месяцев до того, как вы познакомились. Он оставил записку, где объяснял, что уезжает в Калифорнию.