Яркие огни, большой город - [2]

смотреть костюмы габсбургского двора. Или в музей Общества ориенталистов, где сейчас выставка японских лаковых изделий эпохи Муромати. Нелишне позвонить женщине, с которой ты познакомился в пятницу на издательской вечеринке, на той самой вечеринке, где тебе удалось не нализаться, и спросить, не хочет ли она сходить на выставку и, возможно, пообедать. И ты не будешь звонить ей раньше одиннадцати, потому что она, возможно, встает не так рано, как ты. Она могла задержаться допоздна, например, в ночном клубе. До музея можно сыграть с ней пару сетов в теннис. Интересно, играет ли она в теннис: ну конечно же — должна играть.

И вот, когда ты встретишь эту девушку, которая... и т. д. и расскажешь ей, что шляешься по утрам в потемках своей души, а в голове у тебя колотятся развеселые (а может, и не такие уж развеселые) ритмы маримбы, она тебя поймет.

Впрочем, почти каждая девушка, особенно если она не бреется наголо, в принципе способна избавить тебя от жуткого всепроникающего ощущения, что ты человек конченый. Ты вспоминаешь о Боливийском Походном Порошке, и до тебя доходит, что еще не все потеряно. Никуда не денешься, Хосе. Но сначала нужно избавиться от лысой девахи.

Кабинки в сортире без дверей, так что уединиться сложно. Но ты явно не единственный, кто явился сюда «на заправку». Из кабинок раздается сопение. Окна закрашены, и за это большое спасибо.

Раз, два, три! Солдатики снова на ногах. Они выбегают и строятся. Иные из них приплясывают, и ты должен последовать их примеру.

Выйдя, ты сразу же замечаешь ее: высокий, темный, одинокий силуэт, наполовину скрытый колонной в дальнем конце танцевального зала. Приближаешься к ней нахально, бочком, под рваный электронный ритм конги. Когда ты касаешься ее плеча, она вздрагивает.

— Станцуем?

Она смотрит на тебя так, словно ты собрался ее изнасиловать.

— Я не говорю по-английски,— произносит она, когда ты повторяешь вопрос.

— Français?³

Она мотает головой. Чего это она смотрит на тебя так, будто ты — черт с рогами?

— Ты случаем не из Боливии? Или Перу?

Теперь она оглядывается, будто ищет, кого бы позвать на помощь. Вспоминая недавнюю встречу с телохранителем молодой богатой наследницы в «Дансетерии» — или это было в «Красном попугае»? — отваливаешь, сраженно подняв руки над головой.

Боливийские солдаты все еще на ногах, но они уже допели свою походную песнь. Ты осознаешь, что стоишь на распутье: тут же дать задний ход или пуститься во все тяжкие. Тебе нужна хорошая накачка от Тэда Аллагэша, но его не найти. Тогда ты пытаешься вообразить, что бы он сейчас сказал. Вероятно, что-нибудь вроде: По коням, ребята! Теперь повеселимся на славу. Внезапно до тебя доходит, что он уже отвалил с какой-нибудь Королевой Колготок. Он сидит у нее дома на Пятой авеню, и они угощаются свеженьким кайфом. Они вынимают его из высоких китайских ваз времен династии Минь и слизывают друг у друга с обнаженных тел. Ты ненавидишь Тэда Аллагэша.

Двигай домой. Пока не поздно.

Оставайся. И вперед!

Сегодня в голове у тебя настоящий парламент. К сожалению, это — итальянский парламент, где все так и норовят перекричать друг друга. А из Ватикана ex cathedra⁴ раздается зычный голос: Раскайся. Твое тело — храм божий, и ты осквернил его. А ведь и правда — сейчас же воскресное утро, и (пока голова у тебя еще варит) звучный бас священнослужителя, доносящийся из детства, когда ты еще посещал мраморные церковные чертоги, напоминает тебе, что это день Господень. Чтобы заглушить настойчивый бас, нужна хоть стопочка по какой угодно цене. Но, пошарив в карманах, обнаруживаешь лишь долларовую бумажку и мелочь. Ведь ты отдал двадцать бабок, чтобы войти сюда. Тебя охватывает паника.

На краю танцевальной площадки замечаешь девицу, которая кажется тебе последним шансом на земное спасение. Ты точно знаешь, что, если выйдешь утром один, да еще без темных очков — которые забыл захватить, ибо кто в конце концов задумывается о таких пустяках? — резкий, бьющий в глаза свет нового дня расплющит тебя в лепешку. Смерть поразит через сетчатку. Но вот оно — посланное тебе чудо в обтягивающих брючках, со спадающей на сторону косичкой в стиле пятидесятых, самая достойная подружка, какую только можно найти в такое время. Своего рода кафе-«минутка». Минутка секса.

Она пожимает плечами и кивает, когда ты приглашаешь ее танцевать. Тебе нравится, как она двигается, нравятся округлые линии ее бедер и плеч. После второго танца она говорит, что устала. Она уже готова слинять, но тут ты интересуешься, не хочется ли ей немного взбодриться.

— У тебя есть кайф? — спрашивает она.

— Рехнулась? — говоришь ты.

Она берет тебя за руку и ведет в дамский туалет. Пара ложечек — и ты ей вроде бы нравишься, да и сам себе тоже. Еще пара ложечек. Вся — обоняние, она сладострастно нюхает порошок.

— Люблю наркоту,— говорит она на пути к бару.

— Это нас сближает,— говоришь ты.

— Ты когда-нибудь замечал, что все хорошие слова начинаются на Н? На Н или на С.

Пытаешься оценить эту мысль. Ты не совсем уверен, к чему она клонит. Боливийцы поют свою походную песнь, но слов уже не разобрать.

— Ты ведь знаешь. Наркотики. Наслаждение. Наваждение.