Японо-китайская война 1894-1895 гг. - [25]

Экономический бум в стране дал возможность интенсивного развития каботажного плавания, возникновению курьерской службы и частной почты, создал прототипы банков и страховых контор. В стране появились богатые и очень богатые люди, которые становились главной экономической опорой государственности. Пока такое положение вещей устраивало и богатых людей, и государственную систему: каждый из них шли в одном направлении к вершине собственного расцвета.

Если в самом начале экономического роста Японии города больше напоминали гарнизоны, где главными были самураи и коменданты, то ближе к концу столетия главным населением городов стали обычные люди: ремесленники, торговцы и тому подобное. Очень наглядным показателем этой тенденции стало возникновение театра «Кабуки» — зрелища простонародья, среднего класса: аристократам более пристало высокое искусство «но». Театры Кабуки, процветавшие в трех главных мегаполисах, были главными инструментами государственной идеологии, поскольку содержание их спектаклей было либо сугубо патриотическим (драмы дзидаймоно, освещавшие историю противоборства Минамото и Тайра), либо совершенно отвлеченными, своего рода «мыльными операми», рассчитанными на проявление чувств, но не побуждавшие к размышлениям о справедливости (драмы сэвамоно). Со зрелищами в стране все было нормально.

И с хлебом… то есть с рисом — проблем тоже не ощущалось. Однако с этого же времени началась стремительная коммерциализация деревни, что также послужило определенным фактором роста японской экономики в целом. Примерно с середины XVII века в деревне начали выращивать фрукты, чай, табак для продажи в городах, разводить тутового шелкопряда, выращивать рапс, который шел на изготовление дешевого и качественного масла для светильников. В деревне начали появляться достаточно состоятельные люди, чей доход складывался не только из производства риса, но и из торговли шелком, хлопком, продуктами ремесел, лаковой мебелью или предметами роскоши. Деревни разрастались, становились пунктами оптовой скупки зерна и произведенных товаров, в процесс активно включались городские торговцы и местные даймё — крайне заинтересованные в том, чтобы в их владениях появились дополнительные источники дохода. В развитие сельского производства начали вкладывать капитал — результат не замедлил сказаться. Уже к концу столетия появились целые региональные корпорации, занимавшиеся той или иной производственной деятельностью: производством посуды, лакового товара, вееров, шелка, хлопковых тканей, сакэ и соевого соуса. Появились сельские отходники, как мужчины, так и женщины, которые на время межсезонья уходили из своих деревень на заработки: выпаривать соль из морской воды, валить лес или гнать сакэ. Япония проходила свои этапы экономического становления, входя в свой, типично японский капитализм — притом, что внешнеэкономические связи страны были крайне ограниченными, и влияние экспорта-импорта на общую экономическую картину было очень незначительным, формально им можно пренебречь. Такого технологического прорыва, который произошел после появления португальского огнестрельного оружия, больше не ожидалось…

Как и всякая политическая система, сёгунат всячески стремился сохранить ситуацию устойчивой стабильности, при этом в основу этой деятельности был положен консерватизм конфуцианского толка. В самом общем смысле его можно истолковать как обязанность каждого заниматься тем, что ему предначертано его социальным положением и общественной потребностью — подразумевалось, что его личные интересы именно таким образом и будут удовлетворены в наибольшей степени.

Идеальная модель японского общества представлялась правителям как четыре замкнутых социальных группы: воины, крестьяне, ремесленники, торговцы. Каждая из этих групп четко выполняет свою социальную миссию: защищает, производит и способствует распределению через рынок. Позиция устойчивая и незыблемая. Каждый занят своим делом и все довольны… Но на деле получалось совсем не так, как завещал великий Конфуций, как учила японская государственная доктрина.

Прежде всего, в мирной стране не нужно большого количества воинов. Поэтому самураи постепенно меняли свои занятия на более прозаичные и доходные. Государство этого процесса никоим образом не приветствовало: многочисленные государственные акты запрещали самураям заниматься чем бы то ни было, кроме военной службы, а даймё обязывали обеспечивать оных самураев всем необходимым. В то время как даймё стремились излишки произведенной продукции реализовать на свободном рынке, а не отдавать даром в угоду малопонятным «государственным интересам». С другой стороны, богатевшие крестьяне и торговцы отнюдь не соглашались носить «приличествующие» одежды^ жить в «соответствующих» жилищах, потреблять «скромную» пищу, если могли себе позволить приобрести шелковую одежду, построить большой дом и купить самый дорогой чай и сакэ — тем самым провоцируя известный прогресс японского гламура. С приходом нового столетия такого рода процессы начали приобретать все более устойчивый характер. Усердие законотворчества мало помогало: законы никто не спешил выполнять, хотя и издавали их десятками. Острословы прозвали их «трехдневными» — поскольку каждые три дня появлялся новый закон, который так же не исполнялся, как и предшествующий. Богатый купец был готов заплатить штраф и выслушать поучительную речь чиновника, но шелковое кимоно он продолжал носить. Мало того, потребление предметов роскоши вело к увеличению трат, и кредит на покупки стал выгодным делом. Предоставляли такой кредит торговцы, главными заемщиками были самураи, даймё, аристократы. Все шло к тому, что значительная часть государственной элиты становилась зависимой от тех, кто в существующем порядке вещей должен был занимать самые низкие социальные ступени. Разрыв между тем, что должно было быть, и тем, что было на самом деле, стремительно разрастался. Правители сначала обманывали себя относительно своих действительных возможностей, а затем вынуждены были вводить в заблуждение и народ, и императора. Процесс раздвоения властной реальности начался уже в середине XVIII века. Вместе с этим благосостояние и жизненный уровень японцев существенно улучшился к началу XIX века — даже в самых отдаленных деревнях можно было приобрести любые товары, в стране был очень высокий процент грамотности.