Янтарное имя - [18]

И Гинтабар начал рассказывать, то и дело метаясь взглядом от Ативьены к Доннкаду, к дрожащему пламени свечей, к теплому черному клубку на коленях – и снова к Атив….

– Да-а…. – протянул Доннкад, когда менестрель умолк – а не умолкал он долго. – Кое-какие выводы нарисовались, но болотные демоны меня сожри, если я знаю, какой с них прок…. В общем, так. Та старая жрица, что толковала о каком-то твоем призвании ради чего-то, похоже, была близка к истине. Ибо все, что происходило с тобой, поражает некой изначальной заданностью. Я бы даже сказал – сюжетностью, если серию состояний можно назвать сюжетом. Вплоть до нашей с тобой встречи – ты хоть приблизительно представляешь себе, какова ее вероятность? Я вот подозреваю, что даже не один на миллион…. И для того, чтобы затолкать тебя в эту схему, твой неизвестный спаситель…. выражаясь грубо, ободрал с тебя все то, что к схеме не подошло. А наделил ли чем-то взамен – не берусь судить…. – он замялся. – Слушай…. расстегни-ка воротник рубашки….

Гинтабар покорно исполнил требование.

– Так и знал, – теперь было видно, что Доннкад по настоящему испуган. – Боги мои, и рад бы не верить, да все один к одному….

– А в чем дело?

– Тут у тебя отметинка была – слева, у основания шеи.

Родинка не родинка – что-то вроде звездочки, словно мелкие сосуды под кожей порвались. А теперь ее нет.

Доннкад умолк и не сразу решился продолжить:

– Я сам до дрожи боюсь того, что сейчас скажу, но….

Встретив тебя, я обмолвился насчет вызванной тени – так вот, я все больше укрепляюсь в истинности этой догадки. Похоже, тебя не оживили, вынутого из петли, а действительно…. – он снова осекся, – призвали из-за грани. Это не твое тело, Гинтабар.

Очень похожее, но не твое. Кто-то сделал тебе его на заказ, как и эту одежду. И…. и к тому же перестарался, делая – оно так же не пристало простому хаанарскому барду, как и твой наряд. Я не могу объяснить, в чем это выражается, но, особенно когда ты сидишь вот так неподвижно, возникает странное ощущение….

– Словно все твои черты, все без изменения, кто-то перенес на плоть Нездешнего, – неожиданно дрогнувшим голосом довершила Ативьена.

Слово было произнесено – и снова, в который уже раз, над столом повисла напряженная тишина.

– И что же теперь? – Гинтабару наконец-то передался страх Доннкада, и он, теряя ускользающий обрывок надежды, попытался поймать взгляд друга. Но теперь пришла очередь Доннкада опустить глаза:

– Ох, Еретик…. Если б я знал это сам….

Часть II. Горько вино любви моей…

Улочка, узкая, как взгляд из-под капюшона рясы, иссиня серой рясы ордена святого Квентина. Стены, потемневшие от непогоды, неистребимый запах сырости…. и мостовая, заваленная нечистотами. Растар поскользнулся на дынной корке и, с трудом удержавшись на ногах, привычно, по-олайски, помянул крест Господень в весьма причудливом контексте.

– Не богохульствуйте, брат мой, – строго одернул его Эллери.

– Будешь тут богохульником, когда ногу вывихнешь, – устало отозвался Растар. – Дернул вас черт, отец Эллери, срезать путь через Лентиату! Пока этот квартал пройдешь, всех святых успеешь помянуть….

Словно в подтверждение этих его слов, где-то наверху распахнулось окно…. Эллери успел отшатнуться, поэтому замоченным оказался лишь широкий рукав его одеяния.

– Повезло, – флегматично уронил Растар, стряхивая с пострадавшего рукава коллеги пару крупинок. – Всего лишь вода, в которой мыли пшено – а могли бы и ночной горшок выплеснуть.

– А нечего всяким монахам под нашими окнами ходить! – раздался сверху звонкий девичий голос и столь же звонкий смех.

– Ну погоди у меня, ведьма! – Эллери погрозил кулаком захлопнувшимся ставням. – Доберется до тебя Святая Инквизиция, по-другому запоешь!

Растар ничего на это не ответил, хотя мог бы. Мог бы напомнить, что предлагал отцу Эллери ехать в собор в экипаже, но тот в ответ начал что-то вещать про подвижничество, аскезу и смирение грешной плоти…. (Знаем мы эту грешную плоть! Все значительно проще: из окна возка толком город не разглядишь….) А еще мог бы лишний раз вспомнить о судьбе преподобного Донела, инквизитора соседней Римпады, год назад за излишнее служебное рвение заработавшего вязальную спицу в бок на такой же узкой улочке. И Эллери рискует кончить тем же, если будет видеть непотребство в таком вот обычном на юге озорстве, а главное – делать из этого оргвыводы.

Да сам-то пусть кончает, как хочет (Растар чуть заметно усмехнулся, когда сия двусмысленность мелькнула в его уме) – лишь бы ему, Растару Олайскому, жизнь не усложнял! Не приведи Господь этому подвижнику и аскету отыскать в Олайе какую-нибудь беду на свою шею – ему-то, может, и поделом, да спросят за это с Растара.

Восемь лет занимает он пост главного инквизитора Олайи.

Восемь лет хранит родной город от колдунов и демонов, от чар и соблазнов всех видов. И никто в Олайе не посмеет сказать, что за восемь лет на этом посту Растар отправил на костер хоть одну невинную жертву. Всем ведомо, что он официально разрешил крестить тех детей, что иные женщины приживают от «красивых господ с холмов», как стыдливо зовут они киари. Разрешил, потому что один Господь для всякой дышащей и мыслящей твари, и не вручить ребенка Ему – значит, подарить дьяволу.