Ядерное лето 39-го - [34]

– Минуточку, минуточку! – Людмила Георгиевна вбежала к ним, чудом разминувшись в дверях и балансируя двумя тарелками. – Уже почти все готово, вот только принесу. Ну-ка найдите местечко на столе!

– Ксеничка тебе поможет управиться, – потирая руки и подходя к столу сказал дядя Митя. – Правда, Ксеничка?

– Ага, – еле слышно выговорила она, совсем растерявшись, – А… а что делать?

– Ой, да что вы, сама управлюсь! – Людмила махнула на них полотенцем, – Надо же, привел кавалер свою барышню в гости и работать заставляет!

– Нет, нет, я помогу, – вновь покраснев, она пошла следом за Людмилой на кухню.

…Именно эта просторная кухня – пожалуй, даже попросторнее, чем та комната, в которой накрыт был скатертью праздничный стол – именно кухня, где мгновенно нашелся для нее еще один фартук, незаметно для самой Ксенички сделала так, что она перестала наконец смущаться и почувствовала себя легко. И Людмила Георгиевна стала для нее действительно Милой, когда она, пискнув: «Ой, Милочка!» – чуть не выронила из мокрых рук миску с огурчиками, а потом они, глядя друг на друга, дружно рассмеялись, и даже дядя Митя почти без запинки стал для нее просто Митей в ответе на какой-то пустячный Милин вопрос…

…Наконец после очередного ворчливого вопроса Петра Прокоповича, скоро ли Мила успокоится и присядет вместе с Ксеничкой за стол, они действительно побросали фартуки на кухонный табурет и, абсолютно одинаково заглянув в висевшее в коридоре зеркало, уселись за столом под низкой лампой с цветастым платком вместо абажура.

Под постукивание вилкой по налитой рюмочке и веселое Милино «Тихо, тихо!» – дядя Митя поднялся и, прокашлявшись, сказал:

– Дорогой Петро, дорогая Милочка, сегодня семь лет, как вы вместе – несмотря ни на что. Семь лет назад мы сидели не в таком уютном доме за таким роскошным столом, а под натянутым брезентом на волейбольной площадке нашего военного городка. Тогда я был совсем еще зеленым лейтенантом, и, скажу честно, страшно завидовал вам – такие красивые вы были. И сегодня я вижу, как, несмотря на все то, что было за эти годы, вы остались все такими же красивыми – и я вновь вам по-хорошему завидую. И сколько бы времени ни прошло – пусть для вас это будет только счастливое время, – он расстегнул карман кителя и вынул оттуда маленькие дамские часики. – Вот, Милочка, пускай они отмеривают тебе только хорошее время.

– Ото сказав, ото сказав, – Петр Прокопович хохотнул. – А я б покороче – ну-ка выпьем!

– Извини, Петро, чуть не забыл! – дядя Митя быстро вышел в прихожую и тут же вернулся с плоской флягой в руках – видно, она лежала все это время у него во внутреннем кармане куртки. – Вот это тебе персонально. И она уже не пустая! – он хитро подмигнул.

– Ну, давай-ка! – Петр Прокопович поднял рюмку. – Нам беленького, дамам сладенького!

Ксеничка на секунду замешкалась – она сразу и не поняла, что пока они с Милой хлопотали на кухне, хозяин налил и ей тоже – но потом решительно подняла свою рюмку, чокнулась и зажмурив глаза, выпила залпом – и тут же закашлялась. Мила похлопала ее ладонью по спине и придвинула тарелку:

– Кушай, Ксеничка… Вот, салат попробуй.

Стараясь не думать, что будет, если мама услышит от нее запах вина, Ксеничка решительно взяла вилку. Ей казалось так хорошо и уютно, как будто она знала их всех давным-давно…

…Отдуваясь, Петр Прокопович отодвинулся вместе со стулом от стола.

– Ну вот всегда так, как усадит она меня есть, – он расстегнул ворот рубахи, – так я потом и встать не могу. Ты бы, Оксаночка, видела, как она меня после ранения мучила. Пользовалась, что я убежать не мог, – и он усмехнулся.

– Да ладно тебе, – Мила махнула на мужа рукой и снова посмотрела на свои новые часики, поднесла к уху – послушать их тиканье. – Митенька, где ты такую прелесть нашел?

– Ну, – он отчего-то погрустнел, – там… За горами, за морями…

Ксеничке очень захотелось спросить, где же это – там, но тут Петр Прокопович решительно подошел к патефону и поставил пластинку.

– Ну что, молодежь, потанцуете? Я-то помню, какой Дмитро мастер танцевать.

– А вы, Петр Прокопович, можно с вами? – она как-то не решалась танцевать с дядей Митей.

– Да знаешь, – он почесал затылок, – я свое оттанцевал в сорок втором, – он похлопал себя по ноге, и только сейчас Ксеничка осознала, что бодрый хозяин застолья все это время крутился по дому на протезе. Поэтому и смущала ее все время его странная, чуть подпрыгивающая походка.

Залившись краской, она прошептала: «Простите, пожалуйста…» – но Петр Прокопович, видно, смутился не меньше, чем она.

– Да что ты, доцю… То ж ничого… – он сел на край диванчика, достал папиросы и закурил. – То ж ничого…

Не зная, куда деться от стыда, она тихонько попятилась к двери и прижалась спиной к стене – ей казалось, что даже спина у нее вся покраснела, но в этот момент Мила решительно отодвинула стулья и взяла дядю Митю за руку – Ну, если все танцевать боятся, то давай-ка мы с тобой потанцуем. Небось меня Петенька за это сегодня ругать не будет.

– Ой, и поругаю, и дубця дам! Ты ж меня знаешь, я ревнючий, – в глазах Петра Прокоповича загорелись веселые живчики. – От, Оксаночка, как вона чоловикам голову дурыть. А як молода була… – но уже было видно, что он шутит, и повисшая в комнате неловкость куда-то ушла.