Яблоневый цвет - [12]

Воспоминания слух прервали. Перед глазами воина вновь обозы с калеками по размешанной грязи тащатся, с лат и кольчуг дождь моросящий кровь смывает…

— Много вашего брата в бою полегло. Еще больше в Поганой Пуще померло.

— Отчего же ты меня спас, а им не помог?

Давно Северина вопрос этот мучил. Впервые к слову его произнести довелось.

Исподлобья старик сверкнул темными очами, будто стрелой насквозь пронзил.

— Ты жить хотел, а они — жизнь отнять.

Отвел глаза парень, устыдился. «На войну не за жизнью идут, старче». На девицу покосился, в проходе видно было, как она все еще полотно сияющее в кадке укладывает. «Вот она точно догадывается, о чем я молчу».

Только за ножницы взялся — дед дальше речь повел, вполголоса, чтоб не услышала хозяйка.

— Ладно тебе на Радмилу зыркать волком. Она, может, виду не подает или вовсе не замечает, а нам с Баюном все ясно. По нраву она тебе.

Северин растерялся, дар речи пропал.

— Она девица ладная, — продолжал старик, — только слепой не заметит. Нрав хоть и строгий, но чуткий. Не смотри, что словом задеть пытается — не со зла, с добрым умыслом — чтоб сердце тверже стало да разум со злом боролся. Только с людьми она мало говорит, да и не с кем, кроме как со мной. Иной раз как девки к пруду пойдут, она им вслед долго глядит, на платья любуется да песни и смех слушает. А так никогда к ней никто не подойдет о житейских мелочах поболтать, подарков дорогих да красивых никто не сделает — думают, без надобности это колдунье.

Не отвлекаясь от стрижки, Северин старика внимательно слушал, не перебивал.

— Старка, наставница ее, в Белокрае злыдней слыла. Люд помощи у ней в последнюю очередь просил да только через старосту. Всё больше к ней девчоночек местных в ученицы предлагали, да старка всех прочь гнала. Радмилу ей Леший подарил. Из соседских деревень кто-то от лишнего рта избавиться хотел — привел ребятёнка в Погань, да Хозяин Леса малую пожалел, сам себе в дочери взял, да потом к ворожее как ученицу привел. Старка к кончине совсем разум потеряла — долг древний перед Белокраем ее давно в могилу вел, все силы выжимал. Дожди тогда месяц целый не утихали, деревенские роптать начали на ворожею. Собрались мужики да в хату ее вломились. Старка уж померла, Радмила у ее ложа заговоры творила — дух покойной убаюкивала. Разума гости незваные лишились, надругались над девицей…

Голос Беримира надломился да совсем стих.

Северин отложил ножницы, на старика взглянув. Тот с тоской за ворожеей наблюдал.

— Откуда ж ты знаешь это всё, старче?

— Я после пришел, Радмилушку проведать да помочь. Только чем старость молодости невинной помочь может…

Чувствовал Северин горе и слабость в словах этих, но и злоба в них была, хоть и далекая, как туча грозовая на горизонте.

Обернулся дед к парню да с внезапной суровостью молвил:

— Тогда она заступилась за обидчиков перед Хозяином Леса, с рук им это сошло. Но знай: коль ты ее обидишь — перед Лешим ответ держать будешь.

Не ожидав от кроткого старика такое услышать, Северин остолбенел. И в мыслях не было ничего дурного, и дед это понял по виду чужестранца. С места поднялся, больше на слушателя не глядя, да из избы вышел.

— Пойду я, силки проверю. Бывайте.

Взглядом деда Беримира проводив, Радмила закрыла кадку, в дом ее занесла, и вдруг снаружи шаги послышались. Откуда ни возьмись к дверям немедленно Баюн прыгнул, три раза вдоль порога прошел и сел в сенях, на гостью новую глядя.

По тропинке из деревни к избе ворожеи статная женщина вышла, наряд синий издали видать. Кружева да вышивка, бусы янтарные, браслеты бронзовые — только старостиха такую роскошь себе позволить могла. В руках какой-то сверток и корзинку женщина несла.

— Ясного денечка, Радмила, — чуть поклонившись, молвила она в пустоту избы. Ни жив ни мертв чужестранец — прямо на него беда смотрит-улыбается.

Прикосновением легким успокоив Северина, ворожея вышла из дома.

— И тебе ни пылинки, ни тучки, Пламена.

Старостиха и не видит ничего. Глянул северянин на кота — тот глаз от сельчанки не отрывает, хвостом себя по бокам бьет: морок наводит.

«Так вот что доброхожий делает!..»

Пламена сверток Радмиле вручила.

— Вот. Мой Вышемир и Военег с торжища наконец-то вернулись, много чего привезли. Вот и тебе в благодарность — отрез большой, на два платья хватит. Без тебя всю свадебку бы по домам сидели из-за мороза-то. А так — хоть и зимой, а все ж на воздухе погуляли.

— Спасибо.

— Вот еще тебе яблок лукошко. Хорошо в подполе сохранились — как ты и говорила. Это я заранее. Голуба-то понесла. Как время ей рожать настанет, за тобой пошлю — огради ребеночка от болезней.

— Хорошо, Пламена, я приду.

Не успела старостиха в березняке скрыться, Радмила уж в избе ткань льняную расстелила и резать начала. Северин за девицей краем глаза наблюдал, бороду сбривая. Мигом хозяйка огонь на воздухе развела, порошки да смеси вынесла, намешала варево пахучее, оба отреза в жестяных тазах замочила — красить принялась.

Уж довольно времени прошло, и Северин отложил инструмент, себя в зеркало оглядел. Ни щетинки не оставил, топорщащиеся волосы, как у медведя бурые, чуть пятерней расчесал, примял. Вновь стал таким, каким на войну ушел.